Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года

К нему часто приходила женщина [852], чернявенькая, нос греческий, в черном жакете, и они подолгу сидели, а потом он выходил ее провожать и сам закрывал двери. И еще один раз, когда не помню, приходили два мужчины, один поздоровался, а второй нет, и больше эти мужчины не приходили.

Вскоре после того, как он перешел к нам, через неделю или немного больше, почтальон ему принес письмо в красном конверте, и по почтовой печати я узнала, что из Петербурга. Из дому он уходил или утром рано и приходил после обеда, или же после обеда и приходил поздно ночью, ему завсегда открывала мама. У меня муж был в солдатах и я часто вспоминала о нем, так он мне сказал: «Не плачьте, муж ваш скоро придет, войны никакой нет». Книг во время уборки его комнаты я не видела.

В первых числах марта, какого числа не помню, еще днем он сказал, что сегодня уезжаю. Мы долго не ложились спать – эта женщина в этот вечер была с ним. Поздно ночью, часов в 12 или даже позднее, они вышли, попрощались с нами и при выходе он сказал этой женщине: «Подожди, скоро все уладится, все будет иначе». С собой понесли какой-то сверток.

Рассказ В. П. Филипповой, записанный в апреле 1940 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 667. Л. 92–93.

№ 11

В. П. Филиппова:

К нему приходили 2 мужчин. Спросили Джугашвили. Были похожи: один на Некрасова поэта, другой на Свердлова.

Приходила женщина очень часто, фамилию не знаю. Черные глаза, смуглая, в черной шали и черный костюм (полужакет). Нос греческий, похожа не на русскую. […]

С мамой он говорил, что скоро царя не будет, его свергнут. Договоренности за чай не было, но мама караулила. Когда он выходил умываться, она заносила ему в комнату чай и пирожки и тут же уходила. Не спрашивала его, хочет он или нет, чтобы его не обидеть.

Полотенце было одно – вафельное. Белье после его отъезда осталось на печке.

Уехал он в первых числах марта поздно вечером с той же женщиной.

Рассказ В. П. Филипповой, записанный 31 августа 1946 г. директором [Ачинского?] музея Кулябиной

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 667. Л. 92–93.

№ 12

Из стенограммы беседы со старыми большевиками:

Померанцева. Подпольной типографии в Ачинске не было. Была связь с некоторыми рабочими-железнодорожниками и с военным городком. […] Когда приехал товарищ Сталин, он, конечно, знакомился, какие мы держим связи, как работаем. Мы работали там небольшими группами. Там, где я работала, в ссылке находился Врублевский, а позже приехала тов. Швейцер. […] Держали связь с массой в военном городке. Это была солдатская масса, которая довольно горячо отзывалась на наши листовки, и связь с ними держалась довольно регулярно. Когда приехал товарищ Сталин, он одобрил, что мы поддерживаем связь с ними, потому что их было до 8000 чел. в военном городке.

Из стенограммы беседы со старыми большевиками в Музее Ленина, 10 апреля 1950 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 582. Л. 6–8.

№ 13

В. П. Филиппова:

В 1940 г. в Ачинск приехала Швейцер и вошла в наш дом с Никитиной в 8 часов утра… Осмотрев дом, она сказала, что в этом доме жил Сталин. Вспомнила улицу, по которой ходила к Сталину [853]. […]

– Бывало, войду в комнату Сталина, – вспоминала Швейцер, – и сразу задерну занавески на окнах и через шторку смотрела в окно на улицу. […] Вспомнила занавеску, которой я завешивала кровать, которая стояла в средней комнате на правой стороне [854]. […]

Мама жила в кухне, где теперь контора музея. В окно кухни он, Сталин, и стучал. Мама открывала ему дверь.

Когда приходила к Сталину Швейцер, она не стучала в дверь, выходили они тихо, старались не стучать, но я слышала. Они шли через мою комнату, мимо моей койки. Сидели долго. Я сначала читала, потом ложилась спать.

В 1940 г. Швейцер говорила, что она отдала Сталину свитер, который носил Спандарян. За квартиру он не платил и мы не требовали.

Заявление В. П. Филипповой от 24 сентября 1946 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 667. Л. 94 об. – 95 об.

№ 14

В. П. Филиппова:

В нашем доме Сталин не питался, продуктов не приносил, нас не просил готовить. Где-то он питался в другом месте. Правда, иногда при уборке комнаты Сталина, мы замечали кусочки саек, колбасы. Чай мама подавала ему каждое утро.

Рассказ В. П. Филипповой, записанный 5 января 1947 г.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 667. Л. 96.

№ 15

А. Байкалов:

Я был тогда членом правления Енисейского Союза кооперативов и довольно часто приезжал по делам в Ачинск, где у Союза было районное отделение. Во время своих наездов я заходил к Каменевым провести с ними вечер. Джугашвили, или, как мы к нему в разговоре обращались, «Осип», был у них частым гостем. Там-то я и познакомился с ним ближе.

Ни в наружности, ни в разговоре моего нового знакомого не было ничего такого, что могло бы остановить на нем внимание. Это был человек роста ниже среднего, с несколько деформированным – туловище непропорционально длинное, а ноги короткие, – но крепким сложением, с темным, покрытым оспинами лицом, с низким лбом, над которым свисали густые нечесаные волосы, с закрывающими рот неопрятными усами. Маленькие темно-карие, почти черные, глаза угрюмо смотрели из-под густых бровей на окружающий мир и были совершенно лишены того добродушно-юмористического выражения, которое так подчеркивается на теперешних подхалимных портретах диктатора.

По-русски Осип говорил с сильнейшим кавказским акцентом, часто останавливаясь, чтобы подобрать нужные слова. Речь его была лишена всякого блеска и остроумия, элементарно трафаретна, односложна. В этом отношении контраст с Каменевым, умным, широко образованным, остроумным, любившим и умевшим поговорить человеком, был особенно разителен. Беседа с Каменевым была интеллектуальным удовольствием, и мы проводили часы за самоваром, делясь воспоминаниями, обсуждая новости и обмениваясь мнениями по вставшим во время войны вопросам внутренней и внешней политики.

Осип почти не принимал никакого участия в этих беседах, а если изредка и вставлял замечание, то Каменев его сразу обрывал короткой полупрезрительной фразой. Было очевидно, что сталинские рассуждения и суждения он не считал достойными серьезного к ним отношения. После всякого такого неудачного вмешательства в общий разговор Сталин опять погружался в мрачное молчание и сосредоточенно сосал набитую «самосядкой» (выращиваемый сибирскими крестьянами крепчайший, плохо провяленный, зеленый листовой табак типа махорки) трубку. Ольга Давыдовна, дама тонная и немного капризная, морщилась, стонала, чихала, кашляла, протестовала. Сталин на время откладывал трубку, а потом снова ее закуривал, наполняя комнату ядовитым дымом, от которого, как у нас шутили, дохли не только мухи, но и кони.

Одна из бесед с Каменевым – Сталиным мне особенно хорошо запомнилась. Как-то в средине января 17 года я приехал по кооперативным делам в Ачинск и вечером зашел к Каменевым. Как всегда, Осип со своей трубкой уже сидел у чайного стола. Разговор скоро перешел на тему о войне, как и чем она кончится. Каменев весьма подробно и красноречиво говорил о том, что победа немцев обеспечена, что царское правительство в целях предупреждения революции, подземные раскаты которой отражались и в доходящих до Сибири слухах о происходивших в высших правительственных кругах раздорах, должно будет просить мира, а без России западные союзники долго выдержать военного напряжения не смогут. Америка, по его мнению, должна была сохранять нейтралитет, на котором так хорошо наживались ее капиталисты.