Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Из статьи И. Джугашвили «Временное революционное правительство и социал-демократия». Напечатана без подписи 15 августа 1905 г. в газете «Пролетариатис Брдзола», № 11. Перевод с грузинского

Сталин И. В. Сочинения. Т. 1. С. 138-148.

№ 34

В. Бибинейшвили (Барон):

Приблизительно в конце августа 1905 г. состоялась конференция партийных организаций Кутаисской губернии. […]

На конференцию явились представители гурийской, мингрельской, рачалечхумской, кутаисской и других организаций. На ней присутствовали, кроме меня, тт. Буду Мдивани, Д. Лордкипанидзе, Зебеде Трапиадзе, С. Кавтарадзе, Ростом Долидзе, Г. Кучаидзе, рабочий Юлон Келбакиани, Л. Масхарашвили, Митро Мамаладзе, Анета Суликвелидзе. Железный (Бакрадзе), Коля Карцивадзе, Исм. Иовидзе и другие. […]

На конференции было решено: ни одной копейки, ни одного солдата правительству; подготовление к вооруженному восстанию.

На одно из ночных заседаний приехал тов. Коба (Сталин). Он сделал доклад о текущем моменте и в ту же ночь выехал в Кутаис.

Возглавлял конференцию и руководил прениями тов. Миха Цхакая.

Барон (Бибинейшвили). За четверть века: Революционная борьба в Грузии. С. 82.

№ 35

Сталин:

Льется кровь, готовьтесь к восстанию! [749]

Льется кровь пролетариев. Мы мирно собрались в городской «Управе», а слуги царского правительства зверски стреляли в нас. Мы мирно обсуждали свои нужды, а звери-казаки охотились над нами, избивали и топтали наших братьев.

Свист пуль, плач женщин, проклятья умирающих, стоны раненых и хохот – злой хохот врагов-победителей, – все это ураганом пронеслось над нами.

Проклятье и смерть царскому правительству!

Но пусть не думает оно сломить нашу революционную гордость! Кровь наших товарищей вселяет в нас смелость, тени наших братьев взывают к нам о мщении! Не нам пятиться назад, не нам отступать перед врагами! Кровью за кровь и смертью за смерть – вот чем мы должны ответить! К оружью, мщенью, да здравствует восстание! – вот наши лозунги, товарищи-рабочие!

Нам нечего ждать от самодержавия, кроме пуль и нагаек! Нам нечего ждать от Государственной Думы, кроме укрепления царского трона! Да здравствует мщенье, да здравствует восстание! […]

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ОРГАНИЗОВАННОЕ ВОССТАНИЕ!

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА!

ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОЦИАЛИЗМ!

Прокламация Тифлисского комитета, написанная И.Джугашвили [750], 29 августа 1905 г. Печатная, на русском и грузинском яз.

РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 3505. Л. 1.

№ 36

В. Бибинейшвили (Барон):

Террористическая деятельность на Кавказе в период первой революции приняла гигантские размеры. В 1904-5 гг. в разных уголках Кавказа почти ежедневно происходили нападения и убийства на политической почве представителей старого режима. Ненависть к ним охватила массы. […] Многие из террористических актов носили стихийный характер, являясь как бы народным самосудом; но не мало было среди них и актов, организованных и санкционированных революционными партиями.

Провокаторы, шпионы и особо ретивые представители жандармерии ежеминутно ставили под удар существование нелегальных организаций. В условиях быта небольших сравнительно городов, без пролетариата, какими являлись Кутаис и Батум, не говоря уже о более мелких центрах, в мещанской, мелкопоместной или деревенской обстановке, где всех знают и за каждым вольно или невольно следят, – присутствие шпиков, провокаторов и жандармов могло повести к уничтожению всех революционных сил до корня. […] Вот почему социал-демократия Грузии, отрицая террор как систему политической борьбы, нередко применяла его как оборонительное средство.

По докладу наместника Кавказа, за два года с января 1904 г. по январь 1906 г. было произведено свыше шестидесяти террористических актов, причем убитых оказалось около сорока человек, а раненых до тридцати.

Администрация была совершенно парализована. Каждый полицейский, каждый чиновник думал только о собственном спасении. Даже самый бесстрашный из них, пристав Л. Махарадзе, прискакал из Рачи-Лечхума, где он подвизался в начале движения, и повел с комитетом переговоры о перемирии, при посредстве К.Датешидзе. Он заявил комитету, что готов исполнять его поручения, если только комитет амнистирует его. Комитет имел суждение по поводу приставской челобитной и передал челобитчику Л. Махарадзе следующее: члены организации не тронут его, если он сообщит: 1) какие сведения имеются у полиции о наших товарищах, 2) если он будет давать систематические сведения о действиях правительства, 3) если предаст в распоряжение комитета список шпионов.

Пристав как будто согласился на предъявленные ему требования и прислал несколько анонимных доносов. В одном из них он указывал, что убийство Джинория было совершено исключенным из гимназии Сережей Кавтарадзе и служащим банка «Бароном».

Этим и закончились наши с Махарадзе краткие псевдосоюзнические взаимоотношения. Он остался нашим злейшим врагом. Помню, однажды прибежал ко мне товарищ террорист, проведший целую неделю в погоне за Махарадзе, и заявил:

– Пристав Махарадзе с дочерью гуляет по бульвару. Если вы не разрешите мне убить его сейчас, я не уверен, что скоро представится такой удобный случай.

От имени комитета я категорически воспретил ему стрелять в Махарадзе в обстановке, когда могла пострадать его дочь и посторонние люди. В годы реакции сам Махарадзе, конечно, не щадил никого, громя ни в чем неповинных жителей Шарапанского уезда, не оставлял он в покое даже детей и женщин.

Барон (Бибинейшвили). За четверть века: Революционная борьба в Грузии. С. 85-87.

№ 37

Д. Сулиашвили:

В дискуссии у Сталина были совершенно другие методы и приемы, чем у меньшевистских ораторов. Ораторы от меньшевиков со взвинченными нервами, с растрепанными волосами, бросались демагогическими словечками, кричали, грозились, порой и ругались. Когда же на трибуну поднимался Иосиф Сталин, он не обнаруживал ни малейшего волнения, не кричал, не горячился, а спокойно начинал свою речь, чеканно формулируя и логически развивая свои мысли. Говорил на доступном для всех языке, не повышал тона. Но слова его были метки и разили врага. […] Слова его падали как щепки от срубаемого дерева, ложились друг на друга и врезались в сознание, давя его сперва своей тяжестью, затем постепенно каждое положение оратора становилось как бы легче и понятнее, а ирония, остроты по адресу противника, которыми была пересыпана речь, подобно приправе, еще больше облегчали усвоение его мыслей. Товарищ Сталин не любил говорить долго, он не утомлял слушателей многословием, и когда кончал свою речь, все чувствовали его силу.