Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

А. В. Островский обнаружил свидетельство о том, что на обратном пути Иосиф Джугашвили остановился в Париже, следовательно, он пароходом по Балтике не плыл, а воспользовался вторым маршрутом. Живший тогда в Париже студент-грузин Григорий Чочиа вспоминал, что в начале июня (вероятно, европейского календарного стиля) эмигрантка, бывшая участница батумской демонстрации Евгения Согорова (Согорошвили) привела к нему товарища, которого отрекомендовала Кобой Джугашвили, и попросила его приютить. Джугашвили прожил у Чочиа около недели и уехал с паспортом его недавно умершего друга С.Дзвелая [917]. Из Парижа он мог ехать или через Берлин и западную границу России, или же через Марсель и оттуда морем до Батума. Какой вариант был выбран, неизвестно, как и то, ехал он один или в составе небольшой группы. Его спутником мог быть Степан Шаумян (кстати, в отличие от Джугашвили бывавший прежде за границей и имевший не лишний в таком путешествии опыт) или кто-то еще из кавказцев. Михаил Цхакая заболел и остался в Лондоне. Его болезнь несколько задержала отъезд товарищей. Как писал позднее Цхакая в воспоминании, написанном в виде письма к Н. К. Крупской, на следующий день после фракционного совещания, то есть 21 мая, он «слег с температурой 39 и болью». За ним ухаживали соседи по комнате Шаумян и Джугашвили, но Цхакая настоял на их отъезде. Сам он собирался тоже вскорости , но Ленин «энергично советовал ни за что не возвращаться в Россию» (см. док. 1). Цхакая действительно остался за границей до самой революции и возвратился в Россию в пломбированном вагоне вместе с Лениным и другими большевиками.

Неясно, насколько болезнь Цхакая и ожидание своей очереди отбыть из Лондона задержали Иосифа Джугашвили. По подсчетам А. В. Островского, он должен был выехать из Лондона не ранее 22 мая/4 июня, пробыл неделю в Париже, уехал оттуда не раньше 29 мая/11 июня, дальнейший путь при любом маршруте требовал не менее 5-6 дней. Стало быть, в Тифлис он мог приехать не раньше 4 июня [918]. Исследователь проявил осторожность и свел предполагаемое время в дороге к минимуму. Такая скорость передвижения, наверное, в то время при большой спешке и сноровке путешественника была возможна, но в целом кажется не очень правдоподобной (вряд ли он мог прибыть в Париж в тот же день, как выехал из Лондона). Вероятнее, что и из Лондона Джугашвили отправился несколькими днями позже, ведь помимо ухода за больным Цхакая сама отправка партийцев небольшими группами подразумевала постепенность этого процесса, и весь путь занял на несколько дней больше.

Между тем вопрос о времени появления Джугашвили в Тифлисе важен, потому что там как раз готовилась крупная акция, в причастности к которой впоследствии его обвиняли.

13 июня 1907 г. на Эриванской площади в Тифлисе состоялась знаменитая экспроприация, прозванная по названию площади «эриванской». Боевики во главе с Камо напали на транспорт казначейства и похитили мешки, в которых было 250 тысяч рублей. Довольно скоро стало ясно, что за ограблением стояли местные большевики (см. док. 5, 6). Столь дерзкая акция сразу после принятия на V съезде РСДРП резолюции против партизанских выступлений, и прежде всего экспроприаций, возмутила меньшевиков, потребовавших партийного разбирательства. Они же обвинили Кобу в непосредственной причастности к этой акции. Р. Арсенидзе утверждал, что «Сталин идейно и организационно» участвовал в эриванской экспроприации», что «постановление об этом ограблении было вынесено на собрании „большевистского актива“ под руководством Кобы», а осуществление поручено Камо, который затем сам отвез деньги Ленину в Финляндию; что «Бюро Закавказской организации с. д. партии поручило специальной комиссии во главе с С. Джибладзе расследование этого дела. После расследования, по докладу Комиссии, участники и организаторы ограбления во главе с Коба были исключены из партии. Постановление это, вместе с документами, было переслано ЦК партии заграницей. Дальнейшая судьба дела мне неизвестна. Передавали, что ЦК, в большинстве состоя из большевиков (после Лондонского съезда), не дал хода делу. Но Коба с тех пор не появлялся больше на горизонте Грузии» [919].

Как установил Б. И. Николаевский, в январе 1908 г. ЦК РСДРП постановил послать на Кавказ комиссию для расследования дела о тифлисской экспроприации. Решение было вынужденным и принято было ввиду разгоравшегося в партии скандала. В ноябре 1907 г. в Берлине был арестован Камо [920], причем с впечатляющими вещественными доказательствами в виде партии закупленного оружия и бомб [921]. В начале 1908 г. провалился план Красина по размену похищенных в Тифлисе 500-рублевых купюр, номера которых были известны русским властям. Красин надеялся, что сведения об этих купюрах не были еще переданы в зарубежные банки, и придумал масштабную операцию: его эмиссары из большевистской молодежи должны были почти одновременно разменять их в банках разных крупных городов Европы. В первых числах января 1908 г. его посланцы явились в банки в Париже, Женеве, Стокгольме, Мюнхене и повсюду были арестованы. При обысках у некоторых из них нашли не только тифлисские купюры, но и доказательства связей с большевистским центром [922]. Если до этого момента Ленину и большевистской верхушке удавалось скрывать свою причастность к экспроприации, то теперь она сделалась очевидна. ЦК постановил провести расследование всех обстоятельств тифлисской экспроприации, для чего отправил на Кавказ комиссию из Н.Н. Жордании и представителя латышской социал-демократии Данишевского, в то время занимавшего позицию внефракционного примиренца. Б. И. Николаевский считал, что состав комиссии «гарантировал объективность ее расследования», поскольку оба они не имели отношения к делам ленинской группы. Сложно с ним согласиться, ведь Жордания был одним из центральных участников неутихавшей вражды между грузинскими меньшевиками и Кобой и его товарищами. Члены делегации ЦК присутствовали в Тифлисе на заседаниях V съезда закавказских организаций РСДРП, который заслушал доклад о проведенном тифлисской комиссией расследовании и принял резолюцию об исключении из партии лиц, причастных к этой экспроприации [923]. Николаевский отметил, что после возвращения делегации ЦК провел некое заседание, протокол которого остался неизвестным, а о принятых решениях можно судить лишь по тому, что ЦК счел нужным опубликовать особое заявление о том, что РСДРП в целом «ни в коем случае не может быть признана ответственной за тифлисскую, равно как и за другие экспроприации» в силу принятой Лондонским съездом резолюции, осуждающей подобные акции, и по последовавшему протесту Закавказского комитета, обвинившего ЦК в затягивании дела об экспроприации. Отсюда следовало, что ЦК отказался утвердить доклад Жордании и Данишевского и принял какое-то решение о дополнительном расследовании [924]. Конечно же, Ленин прилагал отчаянные усилия, чтобы замять это дело и свое в нем участие, ибо с запозданием понял, насколько это гибельно для его политической репутации, особенно среди западноевропейских социал-демократов. Справедливости ради следует заметить, что грузинские меньшевики, столь энергично обвинявшие большевиков и Кобу в организации экспроприации, как показал современный исследователь, сами вовсе не были столь уж невинны и еще в конце 1906 г. заявляли, что в новых условиях правительственной реакции требуются более решительные методы борьбы, и призывали к усиленному созданию боевых дружин и террористических групп, которые (под руководством преобладавших в Тифлисе меньшевиков) и в 1906 г., и позднее убивали неугодных партийцам «провокаторов» и должностных лиц [925]. По их логике, индивидуальный террор как средство «самозащиты» был совсем иным делом и не подпадал под решение съезда о запрете «партизанских выступлений».