Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Слухи об исключении из партии, с одной стороны, по-видимому, не сказались на дальнейшей партийной карьере Кобы. Рассказу Уратадзе можно доверять в том отношении, что большевики не склонны были принимать всерьез демарши грузинских меньшевиков. С другой стороны, слухи оказались живучими и всплыли в партийной публицистике уже после революции.

Ю. О. Мартов в своей статье в № 51 газеты «Вперед» за 18 марта 1918 г. обвинил большевиков в участии в экспроприациях, в частности заявил, что Сталин в свое время был исключен из партии за участие в тифлисской экспроприации 1907 г. Сталин в ответ обратился в революционный трибунал с жалобой на публичную клевету со стороны Мартова. Московский революционный трибунал рассмотрел это дело на заседании 5 апреля, прошедшем в дебатах о возможности вызова свидетелей. Мартов требовал вызвать из Баку Степана Шаумяна и Василия Фролова, из Тифлиса – Ноя Жорданию, Исидора Рамишвили и Сильвестра Джибладзе, из Петрограда К. Самойлову, В.Ико-ва и своего брата С.Цедербаума, которые, как он считал, могут подтвердить, что в 1908 г. партийный суд на месте рассматривал вопрос об экспроприациях и исключил Сталина из партии. Для весны 1918 г. это было довольно экстравагантное пожелание. Примечательно, что и теперь не упоминался главный, казалось бы, свидетель – Камо, мирно живший в ту зиму в Тифлисе [928]. Сталин в ответ заявлял, что Мартов «не имеет в руках ни одного факта, ни тени фактов» и указывал, что требование вызвать грузинских меньшевиков, в настоящий момент входящих в грузинское правительство и занятых борьбой с большевиками, не может быть ничем иным, кроме как попыткой затянуть и сорвать разбирательство, а также ссылался на то, что постоянно работал в Бакинском комитете, а это исключает предположение о его исключении из партии. «У меня такое убеждение сложилось, что хотят сорвать суд, – говорил он. – Поэтому ни в каком случае ни Жордания, ни Рамишвили мы не залучим, мы употребим все усилия, чтобы связаться с Баку, но нет возможности это сделать, нет почтовой связи, нет телеграфной, каким образом мы его вытащим, я не знаю, поэтому это фактически сводится к срыву суда» [929]. Заседание прошло в многословных дебатах: Мартов заявлял о своем праве на защиту, Сосновский – о том, что такой опытный журналист, как Мартов, не должен был позволять себе громких печатных заявлений, которые не может ничем подтвердить. В сущности, поведение обеих сторон выглядит смесью демонстративной принципиальности и плохо замаскированного лукавства. Сталин держался уверенно, как нарком, член правительства победивших большевиков, к тому же знающий, что никаких свидетелей в Москве не дождутся и подтвердить обвинения (даже если бы в них была доля истины) некому. Мартов многословно рассуждал о праве на защиту, о том, что даже в буржуазном суде ему предоставили бы возможность вызвать свидетелей, что вопросом о доставке их на заседание должен озаботиться сам трибунал, что рассматриваемое дело вообще трибуналу не подсудно, а также указывал на ряд процедурных нарушений (ему принесли повестку без подписи, он не думал, что уже на первом заседании понадобятся свидетели, а полагал только заявить о том, что они нужны, и т.д.). При этом он старательно избегал признать очевидное: что суть дела коренится во взаимных фракционных обвинениях, что Жордания и Рамишвили, если бы каким-то чудом оказались на заседании Московского революционного трибунала, не могли бы сказать ничего иного, кроме повторения распространявшихся ими самими слухов о Кобе как экспроприаторе, исключенном из партии, и что ни они, ни С. О. Цедербаум никак не могут считаться беспристрастными свидетелями в этом деле. Трибунал пошел навстречу Мартову, согласившись вызвать свидетелей, находящихся в пределах досягаемости, в Москве и Петрограде, дать телеграммы в Баку и Тифлис и отложить слушание на неделю [930]. Мартов 8 апреля был вызван в трибунал и перечислил письменно нужных ему свидетелей [931]. Был составлен не лишенный курьезности текст телеграмм: Тифлисскому совдепу предписывалось «спешно допросить» И. Рамишвили, Н.Жорданию, С.Джибладзе (все – министры меньшевистского правительства), «вопросы двоеточие можете ли вы подтвердить запятая что Джугашвили-Сталин судился партийным судом за причастность к экспроприации и был за это исключен из партии запятая если да запятая то где кем когда точка Ответ телеграммой точка». На том же бланке рукописная помета сообщает, что телеграмма не была отправлена за прекращением приема телеграмм в Тифлис [932]. В Баку был отослан аналогичный текст [933]ответа в деле нет; вероятно, его не последовало. В. Иков и С.Цедербаум ответили из Петрограда, что не могут выехать, так как не имеют ни разрешения на выезд из города, ни железнодорожных билетов, ни средств на их приобретение [934].

Новое заседание было назначено на 16 апреля 1918 г., повестками были вызваны помимо Сталина и Мартова также нарком финансов РСФСР И. Э. Гуковский и член ВСНХ Л. А. Радус [935]которые в получении повесток расписались, но в последующем решении трибунала их участие не отражено. В итоге трибунал в тот день пришел к весьма невнятному решению. Вопрос о клевете на Сталина был сочтен трибуналу неподсудным, но трибунал признал в тексте статьи Мартова «наличность оскорбления для власти Рабоче-Крестьянского Правительства» и постановил выразить ему «за легкомысленное для общественного деятеля недобросовестное в отношении народа преступное пользование печатью, общественное порицание» (см. док. 8). Надо отметить, что оформлено решение трибунала было крайне косноязычно и бестолково. Впрочем, по всей видимости, тогда все постановления революционных трибуналов звучали столь же путано и нелепо просто по неумению формулировать мысли письменно, а также по незнанию и отрицанию большевиками даже основ юридической нормы. Сталин, имевший тогда ранг наркома, 17 апреля подал кассационную жалобу (его собственная дефиниция) в Наркомат юстиции (см. док. 9). Решение о неподсудности его дела трибуналу он назвал незаконным и противоречащим декрету о суде и просил представить его жалобу с заключением наркома юстиции во Всероссийский ЦИК. На следующий день из Наркомата юстиции было послано представление во ВЦИК за подписью наркома П.Стучки с предложением удовлетворить жалобу Сталина и передать дело на новое рассмотрение в Московский революционный трибунал в другом составе (см. док. 10). Дело закончилось ничем. 2 июня 1918 г. Н.Н.Суханов, выступая на заседании ВЦИК с критикой деятельности революционных трибуналов, в качестве примера сослался как раз на этот случай: «Вы помните, сколько шума вызвал процесс Сталина и Мартова, и как настаивал Сталин, чтобы для него был особый суд, чтобы его судили в какой-то особенной инстанции. Честь его до сих пор не защищена; он к суду, созданному нами, не прибегает, и дело это осталось неподвижным» (см. док. 11).