Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Зато обнаруживаются совершенно другие объяснения ухода Иосифа Джугашвили из семинарии. Главное находится в журнале педагогического собрания Правления Тифлисской духовной семинарии за 29 мая 1899 г. В этот день было постановлено отчислить Джугашвили за неявку на экзамен по неизвестной причине [179](см. док. 36).

Когда в апреле 1902 г. Джугашвили был арестован в Батуме, на допросе он заявил, что ушел из семинарии «по неимению средств» (см. док. 37). Проводивший расследование жандармский офицер направил запрос в Тифлис и получил ответ из Тифлисского ГЖУ со ссылкой на упомянутое постановление Правления семинарии об отчислении Иосифа Джугашвили за неявку на экзамен (см. док. 38). Заявление об отчислении из-за неимения средств Джугашвили повторил спустя восемь лет, на допросе в Бакинском ГЖУ весной 1910 г. На этот раз он объяснил, что учебу «не окончил потому, что в 1899 году совершенно неожиданно потребовали с меня 25 руб. за право учения как от сына крестьянина, и за невозможность платы был исключен» (см. гл. 18, док. 44).

Так «по неимению средств» или за неявку на экзамен его отчислили? Очевидно, тут следует помнить о неизменной склонности Кобы изображать реальность так, как ему в данный момент казалось более выгодным. Перед жандармами, людьми недурно образованными и довольно культурными, он разыгрывал жертву социальной несправедливости. Перед многомиллионной аудиторией советских людей и иностранных сочувствующих выставлял себя борцом с самодержавием и вождем с самых юных лет. При этом в каждой его версии содержалась определенная доза истины, пусть и гомеопатическая.

Может быть, с него действительно потребовали, но не плату за обучение как «от сына крестьянина», а из-за плохой учебы и поведения последовал отказ в казенном содержании? Но ведь ему дали закончить учебный год, а в записи об отчислении нет ни слова о невнесенной плате. Да и странно требовать платы в конце последнего года обучения, логичнее было бы, если бы вопрос о плате возник в начале или середине учебного года, но не накануне выпускного экзамена.

Наиболее вероятным кажется, что он по собственному решению не пришел на экзамен [180]. Совершенно очевидно, что Иосиф Джугашвили в то время уже решительно не собирался становиться священником, да и интерес к учебе в том виде, как она представала в пятом классе семинарии (одни церковные предметы), совершенно утратил. Может быть, ему неохота было возиться с экзаменом. Или же в последний раз в его жизни сыграла своеобразную роль мать, столь упорно желавшая видеть сына священником? Быть может, сыну проще было заявить, что его выгнали из семинарии, и остаться без диплома, чем объясняться с матерью по поводу нежелания исполнять ее планы? Мария Махароблидзе вспоминала, что «когда Сосо исключили из семинарии, мать очень рассердилась на него, и Сосо прятался несколько дней в садах селения Гамбареули. Я со своими товарищами ходили тайком к Сосо и носили ему пищу» [181]. Нрав Екатерины Глаховны здесь предстает во всей красе, понятно, что имели в виду современники, говоря о ней как о женщине с характером. Сам Сталин много лет спустя рассказал дочери Светлане, что, когда навестил мать незадолго до ее смерти, она сказала ему: «А жаль, что ты так и не стал священником» [182].

На этом фоне совершенно логичным выглядит документ, опубликованный А. В. Островским и показавшийся ему «не могущим не вызвать удивления». 2 октября того же 1899 г. И. В. Джугашвили получил свидетельство об окончании четырех классов семинарии, содержавшее приличные отметки – 5 и 4 и отличную оценку по поведению. В свидетельстве имелся стандартный текст, гласивший, что, в случае если он не поступит на службу по духовному или учебному ведомству, Джугашвили обязан вернуть затраченные на его обучение суммы (200 руб. за обучение в семинарии, 480 руб. содержания за счет епархии), а также уплатить 18 руб. 15 коп. за потерянные книги из семинарской библиотеки [183]. Денежная претензия, очевидно, Иосифу Джугашвили никем никогда всерьез не предъявлялась. Факт получения им свидетельства означает, что он не был выгнан и исключен, что в мае 1899 г. он по своей воле не стал сдавать итоговых экзаменов (равно как не пытался получить разрешения сдать их позднее), не претендовал на получение диплома, но в начале октября обратился за свидетельством, которое все же могло принести пользу при поступлении на работу. Баллы, выставленные в этом свидетельстве, демонстрируют никак не враждебное, напротив, доброжелательное отношение к нему в Правлении семинарии: ведь по сравнению с его скромными успехами в последнем классе баллы очевидно завышены.

Остается заключить, что Джугашвили бросил семинарию, потому что категорически не хотел становиться священником. Раз он получил свидетельство об образовании, значит, искал работу; следовательно, стать вскоре революционером-нелегалом не собирался. Позднее же трактовал обстоятельства так, как ему представлялось удобным.

Документы

И вот мы на горе. Здесь монастырь св.Давида, по соседству – духанчик, а в гроте при церкви погребены Грибоедов и его жена, урожденная княжна Чавчавадзе. […]

Отсюда в самом деле весь город был виден как на ладони, город солнца, город садов, цветов и виноградников. Он раскинулся в широкой долине меж зеленых холмов и гор. Его пересекала извилистая лента реки Куры, образуя два зеленых островка. Белые, каменные дома и домики весело блестели в потоках света, улыбались небу. И весь он казался праздничным, нарядным, счастливым, как невеста. Лишь на окраинах пестрели грязно-бурые пятна рабочих хибарок. В ранней юности в своем воображении я видел такими города будущего – города социализма. Не хватало лишь красных знамен и флагов, которые, по моему представлению, должны были развеваться над каждой крышей как символы торжества свободы, равенства и братства. Но тут вместо знамен над городом сияли золотой полумесяц мечети, серебряный крест грузинской церкви, а может и армянской. […]

Мы быстро спустились с горы и направились на базар. Он был недалеко. […] На длинных прилавках, сколоченных из досок, в плетеных корзинах и прямо на земле – на мешковинах и рогожах – возвышались целые горы зелени, пряностей, овощей, фруктов, козьего сыра, мяса, яиц. Лежали гигантские бурдюки вина, стояли жбаны с молоком, и тут же на железных крючьях висели десятки бараньих туш, блестящих от жира, осаждаемых мухами. […]

А какой здесь крик, шум, движение! На разные голоса кричали торговцы и покупатели, слышались глухие удары топора по мясу, гул и рокот бубнов, звонкие переливы зурны, отчаянный писк кеманчи, топот ног, град рукоплесканий, свист и песни.

Бляхин П. Дни мятежные. Трилогия. Повесть о днях моей юности.