Сергей Васильев - Псковская судная грамота и I Литовский Статут

Перейдем к рассмотрению «ябедничества». Деятельность данных должностных лиц была связана, как уже отмечалось, с обвинением, а также с получением за свою деятельность денежного вознаграждения. Вследствие этого «соки», «ябетники» и др. могли использовать служебное положение в своекорыстных целях, а также заниматься ложными обвинениями, клеветой. Уже «Закон судный людем» запрещает тайное доносительство: «Во всяку пьрю и клевету и шьпты достоить князю и судии не послушати их бес свидетель мног». Эта норма присутствует во всех редакциях памятника [192].

В качестве примера одного из наиболее ранних проявлений «ябедничества» в восточнославянских землях можно привести данные древнейшей новгородской берестяной грамоты № 247 (XI в.). Текст этой грамоты сохранился не полностью, однако речь в ней идет о том, что «смерды» побили «клеветника». По мнению Л. В. Черепнина, речь в грамоте идет о «поклепном» деле [193]. «Клеветник» грамоты, возможно, должностное лицо родственное «соку» (ср. «клевештин», «клевештарь» черногорцев). Само слово «клевета» означало «обвинение» и проделало сходную эволюцию, но, по-видимому, ранее [194]. В берестяной грамоте сохранились слова: «а продаи клеветника того», которые можно истолковать как призыв подвергнуть «клеветника» штрафу – «продаже». У албанцев дознаватель – «сок» в случае ложного обвинения оплачивал пропажу вместо вора [195]. У древних чехов ложных «соков» побивали камнями [196].

Итак, заметно стремление законодателя пресечь «ябедничество», оградить невиновных от ложных доносов [197]. Исходя из этого, и «ябедничество» Судебника 1497 г. можно объяснить как злостную клевету. Однако Судебник определяет за это преступление смертную казнь. Это побуждает предпринять попытку более тщательного рассмотрения данного преступления Судебника.

П. Н. Мрочек-Дроздовский отмечал, что в источниках первой половины XVI в. «ябедники» выступают и как лжесвидетели в суде, и как простые обвинители, и как подстрекатели к мятежам – «кромольники» и в связи с «грабежом» [198]. Предшественниками «ябетников» в злоупотреблении своим служебным положением были «тиуны», также обладавшие судебно-правовыми полномочиями [199].

Как представляется, содержание «ябедничества» Судебника 1497 г. раскрывают следующие свидетельства источников, хронологически близких данному законодательному памятнику; это – новгородская берестяная грамота № 307 первой половины XV в., свидетельство Новгородской Первой летописи, относящееся примерно к этому же времени, а также сведения о «ябедниках» Смоленского привилея 1505 г.

В берестяной грамоте рассказывается о действиях ложных позовников. Приведем ее текст: «Осподену Одреяну Михайловицю, осподену Мыкити Михаиловицю, осподеже нашеи Настасеи Михаилове жене челом бею хрестьяне избоищине. Здесе осподо у вашей вълости является позовнице у Горотъне, и зде является (п)позовнице ложивы и зде осподо явлется рукописания лживые. А переписывают вашь не требу. И деяк позовниции рукописаниа лживые творяся. Печатале. И ва Парфе рукусаниуся [200]. А хрестьяне вашь вам своеи осподе цолом бею». В переводе: «Господину Андреану Михаиловичу, господину Никите Михаиловичу, госпоже нашей Настасье Михаиловой жене, челом бьют крестьяне из Избощ. Здесь господа появляются позовники в Городне. И здесь являются позовники лживые. И здесь господа являются рукописания лживые. А переписывают ваше имущество неправильно. И дьяк позовничий и рукописания лживые творятся. Печатал (дьяк). И в Парфе рукописания. А крестьяне ваши вам своим господам челом бьют» [201].

По мнению А. В. Арциховского, наложение печатей совершается, вероятно, ради вымогательства, лживые «позовники» – самозванцы. Слово «печатале» говорит об опечатывании какого-то имущества. «Здесь они выехали на промысел целым коллективом, взяв с собой дьяка» [202]. Сходной точки зрения придерживается и В. Л. Янин: «Приставы опечатывают имущество, предъявляя рукописания, т.е. какие-то официальные грамоты, на которых они основывались в своих действиях. Но эти рукописания лживые, подложные, подложные и сами приставы. Они организовались в жульническую артель, захватили с собой печати и грабят» [203]. В. Л. Янин, отмечая, что приведенная грамота датируется при помощи дендрохронологии 1424–1446 гг., связал ее со следующим известием Новгородской Первой летописи под 1445 г. [204]: «А в то же время не бе в Новегороде правды и правого суда и въсташа ябетницы, изнарядиша четы и обеты и целования на неправду и начаша грабити по селам и по волостем и по городу и беяхом и поруганье суседом сущим окрест нас и бе по волости изъежа велика и боры и клятвы всими людьми на старейшины наша и на град наш, зане не бе в нас милости и суда права» [205]. Летописные «ябетники» выступают не как клеветники, а скорее как разбойники.

Cведения о «ябедничестве» новгородских берестяной грамоты и Летописи дополняются известием Смоленского привилея 1505 г.: «Такеж клали перед нами третий лист отца нашого короля его милости, который его милость писал до пана Миколаяж Радивиловича о кривдах и новинах, которые месту Смоленскому часу его держания делалися. На первей, что ся тычет (касается) ябедников, которые ходечи по месту людей соромотят и боем клепают и заряживают заряды великие и коли хто бою, а любо и зарядов оттяжется от того, пересуды великии на них наместники и окольничии в оный час бирывали, ино в том своем листе его милость писал, которые бы ябедники людей дармо клепали боем, а любо заряды великие закладали, а пришодши на суд, то ся не доищут ни бою ни зарядов, абы тих ябедников винами карано подле их заслуги, который будет чого заслужил» [206]. О «ябедничестве» как о преступлении, связанном с подделкой документов и ложным обвинением, писал, ссылаясь на Смоленский привилей, еще М. Т. Каченовский [207].

Ясна связь «ябедников» с обвинением, но теперь уже ложным: «людей соромотят». Если в берестяной грамоте упоминаются лживые рукописания, то в привилее также фигурируют какие-то документы («заряды»). Как в Cмоленском привилее, так и в Новгородской летописи говорится, что ябедники совершали насильственные действия.

Таким образом, «ябедничество» смыкается с откровенным разбоем. Надо полагать, что именно поэтому в Судебнике 1497 г. оно стоит в одном ряду с «лихими делами». В этой связи интересно отметить, что cходно с Судебником 1497 г. подобное преступление классифицирует и Законник Стефана Душана в ст. 167 «о потворе» (о мошенничестве): «Аще се обрете кои любо потворьник, и ище кога потворомь лъжомь и обезомь, таковы да се каже како тать и гоусарь» («Если кто-либо мошенник и ищет на ком-либо обманом ложью и клеветою, таковой да будет наказан как вор и разбойник») [208].