Хосе Мартинес - Мой генерал Торрихос

—– * –

Подобно тому, как связаны между собой любовь и ненависть, в том числе в политике и социуме, где ты любишь жертву и ненавидишь её палача, похоже, такая же связь существует между высокомерием и простотой. Никто не бывает таким униженным и презренным перед хозяином, как высокомерный и горделивый человек перед своими подчинёнными. У Торрихоса же наоборот. Его запальчивость и гордыня перед североамериканским империализмом компенсировалась его простотой поведения с подчинёнными и вообще с людьми. Простотой моральной, политической и философской.

Однажды нашим ВВС предложили приобрести самолёт, и генерал попросил для его демонстрации слетать на нём на Галапагосские острова. Как только мы приземлились там и вышли из самолёта, в нас вселилось странное, одновременно и религиозное, и атеистическое чувство.

Здесь всюду как будто чувствовалось присутствие Дарвина и его теории эволюции. Кажется, именно в путешествии на эти острова он получил весомое подтверждение своей теории. На главном острове архипелага находится институт его имени, но Дарвин здесь повсюду, и более всего в сельве, которая похожа тут на храм природы и гуманизма.

Галапагосские острова

В море и на земле тут огромное количество тюленей, морских львов, гигантских черепах, птиц, но больше всего здесь игуан. Так как запрещено наносить им любой вред, они не боятся людей и взбираются даже на столы, где едят люди.

Генерал говорил тогда, что эти игуаны, несомненно, знакомы с теорией Дарвина и поэтому относятся к нам в буквальном смысле как к братьям. Это наши «дерзкие предки», как назвал их генерал, которые требуют от нас биологической солидарности с нами, почтения и уважения. И они замирали перед нами, глядя нам прямо в глаза, как бы подтверждая только что сказанное генералом.

На следующий день он проснулся очень рано. В отеле, где мы остановились, все ещё спали, и потому мы сами взяли стоявшие у двери два велосипеда и отправились по деревне поискать место, где можно было бы выпить утренний кофе. С трудом, но нашли такое место.

Здесь, и даже раньше, когда мы ещё крутили педали наших велосипедов, генерал переложил в серьёзную форму те наблюдения, над которыми мы подшучивали вчера. Мы не созданы богом. Мы результат долгой, медленной, болезненной, но своей собственной «конкисты», которая привела нас через века от самых примитивных форм жизни к её рациональным и духовным формам сегодняшнего дня. Мы должны были идти по этому пути, приспосабливаясь, соревнуясь, преодолевая препятствия, шаг за шагом, и всё ещё находимся посередине пути. Быть человеком – это наша награда, а не подарок. И даже если Бог существует, он должен быть гуманистом.

Игуана

Генерал был вполне доволен. На этот раз он был своим для игуан и скромно представал перед ними, как перед своими предшественниками.

Мы продолжали ехать по деревенской улице, когда вдруг раздался визг. Это огромной свинье на близком от нас дворе в этот миг отрезали голову. И свинячий визг показался мне иллюстрацией к моим размышлениям: человечество само преодолело огромную дистанцию от рёва и визга примитивных существ до той высокой степени гуманизма души и философии внутреннего мира генерала.

Простота была формой его жизни рядом с природой и природой материального происхождения человека и его души. Для него это было и признанием огромной важности материальных условий существования людей, и как следствие этого – необходимости улучшения этих условий.

Простота была и формой его естественного общения с людьми. Она распространялась порой и на меня. Однажды он послал меня, только что пожалованного всего лишь в сержанты, на одну из встреч глав государств «в верхах» с указанием представиться именно так.

Когда меня спросили моё воинское звание, я представился как ефрейтор. В ответ был задан вопрос: «Это что-то вроде полковника?» Я ответил: «В нашей стране немного другая система…» В итоге меня усадили всё же в огромный лимузин, посланный президентом этой страны, и повезли с сиреной в сопровождении двух мотоциклистов. Сидя в авто, я невольно улыбался, представляя себе, что бы сказали мои товарищи из эскорта генерала, увидев меня сейчас. Когда визит закончился, меня отвезли в аэропорт и перед трапом самолёта постелили красную ковровую дорожку. Трап вёл в салон первого класса, а мой билет был экономического класса. Что только я ни предпринимал, чтобы распроститься с провожавшими меня внизу и подняться в самолёт одному. Но не удалось. Они сопроводили меня в самолёт и увидели, как стюардесса указала мне место в хвосте салона. Но на этом история не закончилась. Через три месяца глава этого государства, куда я совершил визит, направил в Панаму человека из состава своего эскорта с письмом для генерала. То ли он так понял дипломатический протокол, который исповедовал генерал, то ли подумал, что в этой стране «индейцев» не знают, что значит чрезвычайный и полномочный посол, но в Панаму этот глава государства направил весьма серьёзного и культурного господина в очках. В обыкновенных, а не в тех тёмных очках, в которых всегда щеголяют охранники важных персон.

Перед тем как однажды мы полетели с ним в Белград (Югославия), генерал направил нашему послу просьбу об отмене всяческого протокола в ходе всего визита. Но уже в аэропорту его постигло разочарование: его принимали там с полным набором дипломатической и военной фанфаронии, с красной дорожкой и торжественным салютом из 21 залпа артиллерийских орудий. Когда генерал спросил Вергилио Бландфорда, нашего посла там, почему он не выполнил его указаний относительно протокола, тот ответил: «Да, Ваши указания я выполнил, но были ещё и указания мне от маршала Тито».

В день прилёта был предусмотрен ужин с Тито в честь генерала. Когда шеф протокола принимающей стороны передал ему приглашение на этот ужин, тот, чтобы, вероятно, отомстить за 21 залп из артиллерийских орудий, сказал: «Спасибо, возможно, пойду, возможно, не пойду, а может, и наоборот».

И не пошёл. Вместо этого он заказал ужин для персонала роскошного дворца, в котором его разместили. И принял в нём участие, поднимая тосты вместе с официантами и поварами, которые ясно поняли искренность и значение этого его поступка.

Иосип Броз Тито

Он не воспользовался для сна и гигантским королевским ложем в его спальне в этом дворце. Предпочёл скромную кровать в соседней комнатке, предназначенной, вероятно, для слуги бывшего царя Югославии, кому и принадлежал ранее весь этот дворец. Рано утром он попросил меня, однако, помять постельное бельё царской кровати, имитируя её использование. Видимо, всё же не захотел до такой степени обижать кого-либо, кто мог бы подумать, что он не спал в этой роскоши.