Хосе Мартинес - Мой генерал Торрихос

Не будучи особо дотошным, он не интересовался фольклором и часто не мог отличить никарагуанского крестьянина от сальвадорского или панамского – от костариканского. Для него народ был понятием классовым, а не национальным.

Видели бы вы его в Сьюдад-Ромеро, городе недалеко от Коклесито и потому недалеко и от его сердца. Называю это место «городом», чтобы тем самым показать гордость и достоинство сальвадорских крестьян-беженцев, которые его создали. Его назвали Ромеро в честь Монсеньора Ромеро, выразив таким образом политическую позицию его жителей.

Это поселение в девственной сельве атлантического побережья Панамы создали «с нуля» Омар Торрихос и семьи бедных сальвадорских крестьян. Вначале сюда всё надо было привозить: сначала самолётом на площадку на берегу океана, затем по реке вглубь сельвы на лодках.

Потихоньку, однако, они добились самообеспечения всем необходимым. Построили лесопилку, домики, одинаковые для всех, с балкончиками и участками под огород рядом, потому что земля там вокруг очень неровная. Последний раз, когда я был там, у них уже был первый умерший, одинокий мужчина, могилой которого они открыли своё кладбище. Там очень красиво, похоже на рождественскую картинку. И впрямь это нечто вроде рождения ребёнка.

Однажды группа мужчин из городка обратилась к генералу с просьбой дать им транспорт и возможность поехать в Сальвадор. Они сказали, что хотели бы привезти сюда своих родных, переживавших лишения (paramos), потерянных ранее детей, больных родителей. Каждая из их семейных историй была трогательной.

Той же ночью тихо и с большой осторожностью к генералу пришли их женщины с просьбой, чтобы он не позволил им уехать в Сальвадор, потому что на самом деле они поедут туда не за родственниками, а воевать…

Вот такие они, эти «сальвадореньос» гуанакос, черти, сукины дети, как называл таких бойцов Роке Далтон, такой же сукин сын, как они все, если не больше.

Сейчас в Сьюдад-Ромеро стоит монумент. Довольно скромный, из дерева. Под небольшой деревянной крышей стоят рядом двое мужчин: Монсеньор Ромеро и генерал Торрихос.

Возможно, я несколько отклонился от темы, но я считаю важным подчеркнуть классовый характер отношений генерала Торрихоса с бедняками. Это важно, чтобы было понятно его отношение к никарагуанской революции и другим революционным движениям в регионе.

И характер этих отношений симметричен, двусторонен. Бедняки, будучи не знакомы с ним лично, признают это. Помню, например, как встречали его никарагуанцы, когда мы с ним приезжали в дни празднования победы революции в Манагуа и Эстели. В Эстели была очень трогательная сцена: один крестьянин из тех, что приветствовали на улице генерала, подошёл к нему и пригласил его к себе в дом пообедать. Он что-то говорил при этом о свежем и вкусном сыре, который он приготовил. Он, конечно, не мог пойти, у него впереди были встречи с пригласившими его сандинистскими руководителями, но сожалея, что не смог, попросил меня пойти в дом к этому крестьянину вместе с его сыном Мартином. Он не формально, а в действительности сожалел, что не смог принять это приглашение. А сыр и впрямь был очень вкусным.

Через несколько месяцев его вновь пригласили в Никарагуа на празднование первой годовщины революции. Мы уже были готовы отправиться туда, когда стало известно, что на праздновании собирается присутствовать Фидель Кастро. Генерал Торрихос начал сомневаться относительно поездки. Фелипе Гонсалес, который был с нами в то время, советовал генералу ехать, а исполнительный секретарь командования армии Панамы полковник Роберто Диас Эрера так не считал. Генерал позвонил мне и спросил моё мнение. Я посоветовал ему отказаться от поездки. И он отказался.

Я посоветовал ему так не потому, что близость к Фиделю окрасит его в красный цвет. По мне, так этот цвет совсем не плох. А потому, что у меня было впечатление, что его пригласили, может быть, и частично для того, чтобы выполнять роль какого-то противовеса Фиделю. А это было бы и фальшиво, и унизительно.

И, как и ожидалось, поскольку нет лучшего удобрения для дружбы, чем искренность и откровенность, его отношения с Фиделем и руководителями-сандинистами стали от этого только более глубокими.

—– * –

Одной из самых драматических историй отношений Торрихоса с сандинистским Фронтом национального освобождения была история с бригадой «Симон Боливар», состоявшей из интернационалистов, не заставивших себя долго ждать, чтобы подставить своё плечо сандинистам, боровшимся в Никарагуа. Многие из них приехали в Никарагуа до триумфа революции.

Эти парни были в основном троцкистами. Немцы, шведы, колумбийцы, костариканцы. Среди них был по крайней мере один панамец – Хосе Камбра.

Как и подобает троцкистам, они боролись за права рабочих и крестьян.

Но так как после победы революции единственными органами, где они могли работать, были предприятия государственного сектора, они осели в основном там, но работали так, что создавали проблемы, к радости и удовлетворению реакционного частного сектора.

Дальше так продолжаться не могло. Было, однако, трудно депортировать их всех сразу, потому что они жили в разных концах страны. Поэтому сандинистам пришла в голову довольно сомнительная, но зато эффективная идея сообщить им всем, что Национальное руководство фронта освобождения приглашает их на встречу в Манагуа. И они все приехали, полные энтузиазма и гордости, в форме оливкового цвета с чёрно-красными ленточками на левой руке.

Кажется, это был Томас Борхе или кто-то другой из руководства сандинистов, кто обратился за помощью к генералу для решения этой проблемы. И их панамский Друг с удовольствием помог им: предоставил для вывоза из Никарагуа проблемных бойцов большой самолёт.

Генерал Торрихос, который с большим уважением относился к моему профессорскому рангу, попросил меня вылететь в Никарагуа на большом военном самолёте «Электра» в качестве шефа безопасности. Он также очень подробно объяснил мне, что моей главной задачей является обеспечение того, чтобы к этим парням относились хорошо. В полночь я вылетел в Никарагуа.

Сандинисты между тем окружили прибывших троцкистов в месте встречи, превратив их в пленников, под дулами винтовок посадили их в грузовики и привезли в аэропорт. А там их встретил я с шестью приданными мне панамскими бойцами охраны и готовым к вылету самолётом.

И я помню некоторые детали, быть может, не такие уж важные для истории, но по крайней мере для биографий двух стран: Никарагуа и Панамы. Кстати, если у людей бывают биографии, то почему бы не называть биографиями истории стран?

С Камбра, панамским юношей, о котором я упомянул выше и которого я знал по университету, довольно грубо обошёлся один из конвоиров, надев на него наручники. Он сидел, худой, поникший, со своей чёрной бородой, скрестив на груди руки и тем похожий на Христа. Увидев меня, он спросил, что их всех ждёт, видимо, ожидая худшее. Я сказал ему, что их доставят в Панаму. Тогда он попросил меня сообщить об этом его семье. И я сообщил.