Хосе Мартинес - Мой генерал Торрихос

Я что-то сказал генералу на этот счёт, типа: «скажите Мартину, чтобы послал за Фигейросом кого-нибудь другого, потому что у Чучи для меня есть дело в Коклесито».

Но он ничего не сказал, и я видел, как он уходил. Видел его в последний раз. Я подозревал и предчувствовал что-то, потому как помню, что стоял и смотрел на него до тех пор, пока он не ушёл совсем. 21 июля, когда генералу оставалось жить только 10 дней, мы вечером были с ним в его новом доме в районе Altos del Golf. Ему не нравился этот дом, он никогда там не оставался. Использовал его иногда только для размещения высоких гостей. И ещё как офис его помощников: лейтенанта Камарго, инженера Бландона и Делии Варгас. Думаю, что генералу этот дом не нравился из-за того, что он находится в исключительно олигархическом районе. В тот вечер в этом доме генерал принимал руководителей гватемальского партизанского движения вместе с Габриэлем Гарсиа Маркесом в моём сопровождении, лейтенантом Камарго и Делией Варгас. И я из-за какого-то таинственного напряжения, которое будто висело в воздухе, начал непрерывно пить до тех пор, пока не набрался основательно. Я никогда этого не делал в присутствии генерала, за исключением одного весьма исключительного случая. В этот же раз, когда я уже был совершенно пьян, я сказал и трижды повторил ему это при всех: «Мой генерал, Вас собираются убить». Сказал и потерял сознание.

Пепе Фигейрес прилетел в компании ещё одного костариканца. Сказал мне, что после встречи с Эденом Пастора хотел бы встретиться с генералом. Я привёз его к Эдену и позвонил генералу. Доложил ему, что Фигейрес хочет увидеться с ним, но я думаю, что это не касается чего-либо важного, так как он приехал в сопровождении коммерсанта. После встречи с Эденом Пастора Фигейрес сказал, что теперь ему важно увидеться с генералом. Как будто бы подозревал, о чём я мог ему сказать несколько минут назад.

Не знаю, о чём с ним говорил Фигейрес, но от Пастора определённо пошёл какой-то странный «запашок». Вернувшись недавно из Никарагуа, он много говорил о революции и о преданности ей. Подозрительно много. Но это я сейчас так думаю, не тогда. У меня он встречался с людьми из партизанской армии бедняков Гватемалы.

Когда генерал как-то говорил ему: «Ты станешь Уберто Матосом никарагуанской революции». Кто знает, кого он принижал больше: Уберто или Пастора. Генерала он не обманул.

А меня: да, полностью. В сентябре 1981-го, уже после смерти генерала, я встречался с ним на Кубе, и я продолжал считать его революционером. Тогда в Гаване он говорил мне: «Пусть меня убьют, Чучу, в день, когда я предам революцию, пусть расстреляют меня из моего собственного пистолета». И показывал это, тыкая двумя пальцами себе в висок. Он всегда говорил эмоционально и часто жестикулировал. Так что я в нем обманулся, а Торрихос – нет. И я понял, как немногого стоят эмоции, если за ними стоят глупость или ложь.

Президент Коста-Рики Хосе Фигейрес

Фигейресу я сказал, что уже поздно, генералу звонить в это время не стоит и что я свяжусь с ним завтра рано утром.

Позвонил ему на следующий день из дома Карлоса Дуке, бизнес-мена-торрихиста, и рассказал ему о просьбе Фигейреса. Он долго молчал в трубку. Зная, что у него была в то время проблема с зубным протезом и несмотря на то что мне хотелось поехать к нему, я сказал: «Если хотите, мой генерал, я его заторможу». После ещё одного долгого молчания он ответил: «Да, затормози его».

В последний раз я слышал тогда его голос и его молчание. За час до его смерти.

В ту ночь я видел странный сон. Мне снилось, что генерал улетал во Францию. И что меня он с собой не взял. Меня это очень расстроило. Я еду провожать его в аэропорт. Что само по себе странно. Обнимаю его. И это тоже странно. И плачу. Проснулся я в слезах.

Я рассказывал этот свой сон жене Сильване, когда зазвонил телефон. Лейтенант Камарго сообщил мне, что возникла чрезвычайная ситуация и что нужно срочно явиться либо в штаб G‐2, либо в службу охраны.

Поскольку я индеец, то недоверчивый и немедленно подумал: это государственный переворот. Свергают моего генерала. И вру лейтенанту. Мол, я только что говорил с генералом и не приду, потому что у меня другое поручение. Лейтенант ответил, что я могу в таком случае делать что угодно, и бросил трубку. Я оделся, поехал в аэропорт Паитилья, сел в свой самолёт и вылетел к генералу. Разумеется, в Фаральон, Рио Ато. Там батальон «Мачо и Монте», там 6-я бригада, на которые генерал всегда мог опираться в чрезвычайных ситуациях.

Всё ещё в замешательстве, я приземлился в Рио Ато, где сразу увидел капитана Гарибальди, сидящего прямо на краю посадочной полосы. Лицо у него было грустным и озабоченным. Он и сказал мне, что самолёт генерала пропал вчера в 11 утра.

Я обдумываю суть проблемы. Ещё не осмеливаюсь воспринять сказанное мне. Вижу, что в аэропорту много суеты и вот-вот меня попросят, чтобы я присоединился к поискам потерянного самолёта. И знаю, что если я увижу его разбитым, то не смогу удержаться от того, чтобы не упасть с высоты к нему. И решаю солгать.

Говорю, что дочь генерала Кармен Алисия ждёт меня сейчас в доме генерала и что она послала за мной. И я был с ней, когда нам сообщили, что нашли самолёт. Чёрт бы его побрал!

Я пошёл к моему самолёту по взлётной полосе. Меня просят не лететь замкомандира «Мачо и Монте», пилот генерала капитан Карризо. Я молчу, сажусь в самолёт, взлетаю и лечу в Панаму.

По дороге меня встретила гроза, сильнее которой я в жизни не видел. Но она не была против меня. Она мне составила компанию. Думаю, что из-за этого чувства я преодолел её спокойно, несмотря на то что молнии сверкали со всех сторон.

Я нырнул домой и не хотел никуда выходить. Целый день смотрел телевизор. Думал, что лучше бы я сам умер. Время от времени на экране мне грезился мой собственный гроб. Мне было стыдно, что я жив.

Моя боль не была острой. Она была глубокой, как колодец или как пропасть, но не сильной. Я потом никогда в полной мере не считал, что он умер. Эту мысль я как бы жевал и проглатывал по кусочкам до тех пор, пока не пришёл момент, когда, сам не отдавая себе в этом отчёт, я принял её. По крайней мере частично. Но никогда до конца.

Через несколько дней, когда я начал выходить на улицу, я представил капитану Гарибальди мою просьбу об отставке. Он прекрасно меня понял и подписал заявление. Но через два дня мне позвонил двоюродный брат Торрихоса полковник Диас и попросил меня отсрочить на некоторое время мою просьбу. Я согласился. Он спросил: «Вы могли бы со мной выпить сейчас?» Я сказал «да», и мы встретились.

Пошли к нему домой и выпили по стакану водки. Потом ещё по стакану. И ещё. И ещё. Пили молча, каждый думая о своём. Я сначала смотрел по сторонам, блуждал взглядом по занавескам в доме, ерошил свои волосы, бил себя по коленям. Не помню, как потерял сознание и как меня отвезли домой.