Софи Боди–Жандро - История частной жизни Том 5 [От I Мировой войны до конца XX века]

В 1930–е годы американский журналист Маркиз Чайлдз выдвинул знаменитую формулу «Sweden, the middle way» (срединный путь), что создало образ Швеции, который сильно повлиял на американцев, а потом и на французов. Материальное благосостояние Швеции, описанное в 1928 году следующим образом: «телефон в каждом номере отеля, электричество повсюду, образцовые больницы, широкие чистые улицы», а также ее почти идеальное общественное устройство начиная с 1930–х годов способствовали продвижению понятия «шведская модель». Франция, Англия и другие страны еще до войны увлеклись шведским казусом, пытаясь понять, в чем секрет потрясающего материального успеха этой страны.

Швеция, не пострадавшая во время II Мировой войны, сохранила свою производственную мощь и в глазах разгромленной Европы была воплощением утопии, а шведы — «европейскими американцами». Во многих отношениях модель общественного устройства Швеции более привлекательна, нежели американская, потому что здесь не так сильно неравенство; потому что, как писал в 1948 году Анри Кеффелек, у шведов существует «рефлексия на тему всего этого природного богатства»; потому что, в конце концов, благодаря своему «моральному здоровью» шведам «удалось избежать американизации». Мунье с восторгом передает соображения своего собеседника–шведа, который, впрочем, очень тепло относится к американской цивилизации: «…но швед гораздо более тяготеет к индивидуальному, чем американец». Американской модели как бы не хватает души, которая привлекает в шведской модели. Сразу после войны «Швеция вселяла головокружительное чувство предвкушения» (Le Franc–Tireur, 1951). Французская пресса заголовками в газетах создает образ идеальной Швеции: «Швеция, современное социальное государство» (L’Economie, 1950), «Никто здесь не голодает, никто не живет в трущобах» (Le Matin, 1948), или вот еще: «Рождение социальной гармонии» (Les Documents–Jeune Patron, 1946). Вслед за материальной моделью, так привлекающей французов после войны, приходит модель социальной жизни.

Миф о шведской женщине

Шведки в глазах французов в 1940–1950–е годы продолжают оставаться «красивыми, спортивными и здоровыми».. Существование «легендарной скандинавской свободы нравов» не подлежит сомнению, однако «в глазах путешественника этот молодой задор не экспансивен. Пары ведут себя корректно» (Action, сентябрь 1946 года). Или вот: «В этой стране в высшей степени сложно ухаживать за женщинами: они относятся к вам исключительно как к приятелям» (Луи–Шарль Руайе, «Северный свет» — Les Éditions de France, 1939). Франсуа–Режи Бастид в своем эссе «Швеция» задает в 1954 году вопрос: «Что нужно говорить шведской девушке?» и отвечает на него: «Опаснее всего говорить ей о скандальной репутации шведок во Франции. Она будет холодна как лед» [363] Bastide F.–R. Suède. Paris: Éd. du Seuil, 1954. . Чтобы авторы, пишущие о Швеции, так нуждались в пересмотре мифа, надо, чтобы образ шведки свободных нравов как следует укоренился в воображении французов до пресловутой «сексуальной революции» 1960–х годов. Эта репутация, конечно же, связана с кампанией за сексуальное просвещение, которая начиная с 1933 года, как мы видели, сняла в Швеции завесу тайны с темы секса. С 1942 года Швеция — в авангарде сексуального просвещения в школах; ни в одной стране в этом вопросе не продвинулись тогда так далеко. Французы, без сомнения, усвоят сексуальное просвещение и сексуальную свободу, а Швеция в их представлении будет этаким сексократическим эльдорадо. Миф так силен, что в 1962 году американка по имени Шерри Финкбайн совершила путешествие в Швецию, чтобы сделать медицинский аборт после лечения нейроседином (талидомидом), имевшим тяжелые побочные эффекты. Чете Финкбайн было невдомек, что их случай не был предусмотрен шведским законодательством; в этой сфере Швеция отставала от Японии, Израиля и некоторых стран Востока. В противоположность мифу, созданному на основе сексуального воспитания и пропаганды контрацепции, аборты до 1975 года делались в исключительных случаях. СМИ распространяли образ тотальной свободы в Швеции, и казус Финкбайнов показывает, как функционировал миф…

В 1964 году Жорж Помпиду съездил в «эту странную социалистическую монархию» и произнес знаменитую фразу, определив свой социально–политический идеал как «Швецию, в которой было бы чуть больше солнца». Шведская модель достигнет своего звездного часа в 1970–е годы. Швеция тогда была в моде, ее по любому поводу приводили в пример. Социально–политическую модель Швеции в 1970 году описал в книге «Шведская модель» Жан Паран. «Является ли Швеция моделью для Франции?» — задается вопросом в 1969 году газета Combat. Швеция прославляется буквально повсюду… После американской мечты, после идеализации некоторыми Советского Союза, Китая или Кубы «шведская модель», образ справедливого компромисса, соблазнял Европу и, в частности, французских политиков, как левых, так и правых. Швеция становится газетным штампом. Сексуальная революция 1960–х годов усиливает миф; L’Express в 1965 году публикует статью под названием «Любовь на свободе», a Le Crapouillot посвящает Швеции специальный номер, Сегерс начинает серию «Изучая Швецию» (La Suede en question), издательство Balland посвящает Скандинавии том в серии Eros International, Клод Сер–ван–Шрайбер в 1972 году отправился анкетировать на месте. В газетах, на телевидении, в книгах объясняют: Швеция — это страна, опередившая время. «Шведский феномен» анализируют и препарируют. Откровенно говоря, начинают и недоумевать.

Контрмиф

Примерно в 1975 году во французской прессе начинают появляться критические статьи. Вот заголовки из газеты Le Monde: «Женщины не так уж и свободны», «Семья рушится» (1976); Роланд Хантфорд весьма злобно анализирует социал–демократическую Швецию в книге «Новый тоталитаризм» (издательство Fayard, 1975). Поражение социал–демократов на выборах 1976 года после сорокалетнего пребывания у власти ставит под вопрос стабильность шведской модели. От «темных углов шведской модели» (Le Monde, 1976) до «хулиганов против черноголовых» (La Croix, 1977) — шведская модель теперь воспринимается как извращение, как общество принуждения. Швеция по–прежнему остается образцовой, но теперь это образец со знаком минус. Чрезвычайно терпимое общество выработало механизм саморазрушения. «Швеция: освобожденные в поисках любви» — заголовок в газете Le Monde в 1980 году; газета L’Express в том же году утверждает: «Шведское зеркало, столь любимое иностранцами, разбилось, что–то портит самое необычное общество в мире»; Le Nouvel Observateur тогда же задается вопросом: «Швеция — потерянное счастье?». Расизм, ксенофобия, самоубийства, алкоголизм — шведская модель не оправдала себя. Это время — расцвет контрпримера, даже если где–то что–то еще напоминает о былом рае (см. передачу радио RF3 (1982), где в идиллическом виде представляется шведский социализм). В 1984 году газета Le Point провела анкетирование об элите будущего, задав студентам виднейших вузов вопрос: какая страна, с их точки зрения, наилучшим образом соответствует идее правильной организации общества? На первом месте была Швейцария [364] При том что в Швейцарии еще не было отпусков по уходу за ребенком, зато сохранялось такое понятие, как «глава семьи»; там запрещены были аборты (кроме как по медицинским показаниям), а подпись супруга на декларации о доходах не являлась обязательной и т. д. , затем США; Швеция же оказалась на пятой позиции, после Франции. Шведская модель перестала быть привлекательной, потому что начались перекосы: «Бесконечный, маниакальный фискальный и семейный контроль, почти как у Оруэлла; слежка за доходами и людьми; вмешательство государства во всё и вся, включая то, как вы воспитываете детей. Поощрение доносительства детей на родителей „с отклонениямиˮ и т. д.» (Клод Саррот). Иначе говоря, французы не захотели «революции частной жизни». Если шведская модель и существует, то миф о ней однозначно умер.