Софи Боди–Жандро - История частной жизни Том 5 [От I Мировой войны до конца XX века]

Это желание не ново. Жизнь кумиров всегда интересовала и привлекала публику. Однако существовал барьер, который эти кумиры в некоторых обстоятельствах уничтожали и становились в позицию ролевой модели хорошего вкуса и манер. Случалось, что этот барьер прорывали силой, и тогда речь шла о скандале, как в деле Кайо [108] Знаменитый судебный процесс 1914 года: Генриетта Кайо, жена политика, экс–премьера Франции Жозефа Кайо, застрелила редактора газеты «Фигаро» Гастона Кальметта, публиковавшего компрометирующие материалы о ее муже. Она была оправдана: адвокату удалось доказать, что убийство было совершено в состоянии аффекта. — Примен. ред. . В наше время, наоборот, наблюдается тенденция к тому, чтобы стереть этот барьер. Звезды, желающие обрести популярность, чтобы расширить свою аудиторию, с удовольствием впускают публику, в первую очередь журналистов, в свои дома, рассказывают о своих предпочтениях, любовях и проблемах. Средства массовой информации культивируют этот литературный и фотографический жанр, который очень интересует читателей. Добровольные откровения часто усеяны выдумками журналистов: культ «олимпийских богов» [109] Термин принадлежит Анри Раймону: Raymond Н. Hommes et dieux à Palinuro // Esprit. Juin 1959. No. 6. P. 1030–1040. продается хорошо. Вскоре начинается настоящая травля звезд: объективы телекамер и фотоаппаратов стараются поймать их за оградами их владений. Чтобы юридически закрепить принцип уважения частной жизни и сдержать посягательства на нее, потребовался закон, принятый 17 июля 1970 года.

Как живые воплощения профессионального успеха «олимпийцы» кажутся недостижимыми, однако в частной жизни это обычные мужчины и женщины. Подобная смесь близости и дистанцированности превращает их в образцы для подражания [110] Этот анализ был проведен более тридцати лет назад — что очень показательно — Эдгаром Мореном (Op. cit., см., в частности, р. 142). . Граница между частным и публичным нарушается: выход на сцену частной жизни публичных людей — подлинной ли? — обеспечивает эффективное взаимопроникновение норм, про которые уже нельзя сказать, являются ли они публичными по своему происхождению или частными по назначению.

Этот процесс особенно чувствуется в области публичной политики. Меняются не только носители информации, но и вселенная политического месседжа. Раньше речи политиков звучали в публичных местах: это были тосты на банкетах, выступления у памятников погибшим во время войны, предвыборные собрания во дворах школ. С появлением радио и телевидения они проникают в дома. Кандидату или руководителю теперь надо убеждать не собравшуюся публику, а каждого в отдельности. Раньше он должен был следить за своими жестами и интонацией, теперь же ему надо смотреть в камеру и завлекать своими речами людей, сидящих у себя дома. Меняется сам персонаж политика: вчера ему пытались придать важный вид государственного деятеля, а сегодня на плакатах он в окружении жены и детей. Телевидение доставляет нам на дом образы политических деятелей, которых засняли у них дома. Умение правильно подать свою частную жизнь обеспечивает им кредит доверия от населения.

Конечно, общественное мнение не совсем уж глупо. Общество смутно сознает, что эти речи, несмотря на свое преображение и налет частной жизни, остаются публичными. Показ частной жизни публичных персон не ослабил любопытства публики, стремящейся узнать как можно больше. Им без конца приписывают какие–то похождения или болезни, в основном рак, слухи о которых распространяются несмотря на опровержения. Надо сказать, что в нашем обществе все еще сильна прежняя скрытность: в отличие от американских политиков, французы не делают достоянием гласности ни свои доходы, ни здоровье. Это вызывает подозрения, а иногда и скандалы: например, в связи с самоубийством министра Робера Булена [111] Министр был обвинен прессой в коррупционных сделках с недвижимостью и покончил с собой в 1979 году. — Примеч. ред. . Парадоксальным образом неполная искренность политических деятелей лишь усиливает необходимость искренности внешней: говорят, что президентские кампании строятся на репликах, производящих убедительное впечатление аутентичности.

Таким образом, историю частной жизни нельзя свести к одной простой формуле.

Первоначально мы выявили ширящееся расхождение между публичным и частным. В то время как труд перебрался из домашней сферы в общественные места и стал обезличенным, частная жизнь индивида утверждалась в семье, иногда ломая ее и придавая телесной идентичности новую ценность. Прежние устои, которые объединяли в рамках рабочей семьи деятельность и публичного, и частного порядка, распадаются: частная жизнь становится все более частной, публичная жизнь — все более публичной.

Это разделение слишком радикально и грубо. Оно свело бы организацию публичного пространства к противопоставлению двух полюсов: общественному пространству завода или офиса противопоставлялись бы спальни и туалеты. При этом в расчет не принимались бы переходные пространства, получастные–полупубличные, которые урбанизация уничтожила в прежних кварталах, но которые упорно возрождались в других местах. Это означало бы игнорирование множества взаимовлияний, которые создают между публичным и частным тесные связи нового характера. Формальная организация публичного пространства смягчается общественными нормами без принуждения; в свою очередь частная жизнь неявно, но весьма эффективно поддается влиянию медиа и рекламы. Наши современники отстаивают право быть личностью даже тогда, когда выполняют социальные функции, но в частной обстановке ведут себя в соответствии с ожиданиями общественного мнения. Даже в политике для достижения общественных целей используются коды частной жизни. Граница между частным и публичным как бы затушевывается.

В действительности же она не исчезает, но лишь становится менее ярко выраженной. Точнее говоря, специализация пространств позволила сблизиться социальным кодам и нормам двух миров — частного и публичного. В зависимости от контекста, конкретных условий одно и то же поведение приобретает различные значения. Теперь не коды, частные или публичные, определяют ситуации или места, а наоборот. Таким образом устанавливается новое равновесие: различия между частным и публичным мирами компенсируются смежностью норм.

Тем не менее в этой организации, где социальная система сохраняет равновесие в новом взаимодействии частного и публичного, сам по себе индивид от нас ускользает. Социальная по своей сути, история границ между двумя сферами жизни не смешивается с историей собственно частной жизни, с ее тайнами. Нам предстоит теперь коснуться именно этой истории.