Александр Каменский - «Сибирские заметки» чиновника и сочинителя Ипполита Канарского в обработке М. Владимирского

Время, назначенное к определению моему, приближалось – это было к Новому году. Дня этого я, разумеется, ожидал с величайшим нетерпением, надеялся и в тоже время не очень верил. Находясь в таком томительном ожидании накануне Нового года, вдруг слышу, что мой благодетель получил указ об отставке. Это меня как громом поразило и действительно на другой же день приготовления к выезду [л. 3] из дворца. Переезд сей и уничтожение моих надежд привели меня только в уныние. Мы переселились к светлейшему З, где образ жизни почти не имел никакой перемены, но здесь я находил утешение в превосходной музыке, которая составлялась каждую неделю из лучших охотников, в числе коих всегда находился известный Диц 89 89 Антон Фердинанд Тиц (1742–1810) – композитор и скрипач, с 1781 г. – скрипач придворного оркестра в Петербурге, участник придворных концертов; обучал игре на скрипке великого князя (будущего императора) Александра Павловича. Ему посвящено стихотворение И.И. Дмитриева «Экспромт», в котором его фамилия также написана как «Диц». . С этих музыкальных собраний я всегда должен был уходить вследствие того, что равнодушно без слез не мог тогда слушать хорошей музыки. Живя таким образом здесь некоторое время, во мне родилось сильное непреодолимое желание уехать куда-нибудь из Петербурга на службу. Благодаря стараниям дяди моего мне было предложено ехать с губернатором в В… губернию, и я с удовольствием согласился, а потому и переехал к нему, чтобы с ним вместе отправиться в путь.

Из М[осквы] 90 90 Примечательно, что Канарский не упоминает, что при таком маршруте ему нужно было еще добраться из Петербурга в Москву. ехал я до В. с товарищем, молодым человеком; с ним ознакомился, как с попутчиком, не больше. По крайней мере так было с моей стороны, ибо я был занят больше собою и мало о чем говорил с ним. У Зверинца, шедши пешком, я опередил его и вижу, что на дороге лежит хлеб. Я с радостию поднял его и с трепещущим сердцем взглянул на небо, благодаря Бога от всей души, что он вояж мой осчастливил высоким насущным даром.

В самый день Пасхи приехали мы в В. Благосклонность моего начальника много облегчала меня, но расстроенное состояние моего духа так тревожило меня, что я, живя у него, против своей воли был скучен. После Св. Недели мы со всем домом губернатора и многими чиновниками отправились в В., куда кое-как добрались только через 11 дней по случаю разлития рек 91 91 По-видимому, здесь небрежность либо самого автора, либо редактора: в первом случае речь идет о губернии В, а во втором – о городе. . О городе В. и его окрестностях ничего замечательного положительно сказать нельзя. В суровых нравах жителей кажется живо изображена суровость севера. Вскоре мне дана была должность, но уныние не оставляло меня. Читал книги, брал их с собою в город и внимательнее присматривался [л. 3 об.] ко всему меня окружающему. У губернатора я был как свой человек, имел много поручений – не по летам и опытности, но единственно из-за его доверия ко мне. Был командирован для набора рекрут при вице-губернаторе 92 92 Вице-губернатором Вятской губернии в период службы там Канарского (1802–1805) был коллежский советник Павел Григорьевич Лазарев (Месяцеслов с росписью чиновных особ или общий штат Российской империи на лето от Рождества Христова 1804. СПб.: Имп. Академия наук, 1804. Ч. 2. С. 55). Вице-губернатором Вологодской губернии в соответствии с хронологией публикуемой рукописи был статский советник Данила Никитич Муханов (Месяцеслов… на 1807. СПб., 1807. С. 87). , по поставке в Петербург хлеба и проч.

Три с половиной года я прожил в В. губернии, которую почти всю объездил с своим губернатором и выехал из нее тогда, когда начальник мой был сделан сенатором и по его желанию и я был причислен в тот же департамент, куда и он был назначен, а потому я вперед поехал в Петербург. По приезде же узнаю, что генерал Л. писал уже обо мне, чтобы меня прислать к нему, и, когда увидел меня лично, то и оставил при себе, списавшись с сенатором 93 93 Как указано в предисловии, П.С. Рунич был назначен в московский департамент Сената, и в действительности из Вятской губернии Канарский отправился сперва туда. .

Новая жизнь и новые занятия, весьма разнообразные, не легки были для меня. Сверх казенной должности в ведении моем был архив Л., издаваемый им журнал и другие книги, так что, занимаясь с утра и до 12-ти часов ночи, для себя лично у меня времени уже не оставалось. И так продолжалось более года. И только по приостановке издания журнала 94 94 Здесь Канарский косвенно подтверждает догадку о том, что речь идет не об «Артиллерийском журнале» Аракчеева, а о «Сионском вестнике» Лабзина, издававшемся в 1806–1807 гг. я мог воспользоваться некоторой свободой и посещать изредка дорогих для меня знакомых. В течение этого короткого служебного времени отец мой и двое братьев умерли, и я остался единственной опорой семьи. Мать же после такой тяжелой горестной утраты посвятила себя на служение Богу и удалилась в обитель, а я положительно не знал, куда мне деться от тоски. И в это-то время душевного угнетения, а потому же и встреча с одним моим приятелем, ехавшим в Сибирь, родилось во мне в виде расстояния желание самому попасть в Сибирь, осмотреть ее и получить о ней понятие. К этой решимости много способствовали и благоприятные обстоятельства. По рекомендации некоторых влиятельных особ я принят был к сибирскому генерал-губернатору 95 95 Сибирский генерал-губернатор Иван Борисович Пестель (1765–1843) занимал эту должность с 1806 по 1818 г. и при этом практически безвыездно жил в Петербурге. и 11-го января [л. 4] 1811 года я уже был отправлен из Петербурга в Иркутск.

Проезжая через Москву, я пробыл в ней до 16-го февраля. Моя мать жила в монастыре, но не имела еще собственной кельи, а потому, воспользовавшись представившимся случаем, мы купили особый домик и, прибрав его, отпраздновали переход. Никогда я не забуду того удовольствия, когда добрая игуменья со своими сестрами посетила нас. Все благословляли нас, все радовались нашему удовольствию и, расставаясь с ними, я чувствовал сильную тоску, уныние и опасения будущей жизни в стране, мне неизвестной и, по общим сведениям, ужасной, где у меня не было ни одной души родственной или близкой мне.

При выезде из заставы звон колокольчика заставил меня обратить внимание к самому себе; с постепенным удалением мне казалось, что я все более и более сиротею.

В Нижнем и Казани видел гостеприимство знакомых и родных моих, но уже никакия развлечения меня не занимали. 7-го марта я выехал из Казани и с этого времени занятия мои и наблюдения стали совсем другого рода. Меня окружали татары, чуваши и вотяки, с которыми я занимался, привыкая к их объяснениям. Не могу сказать, чтобы после нежных приветствий мне было бы особенно приятно видеть и сталкиваться с такими особями человеческой природы! В Вятской губернии пришлось много потерпеть от дурной дороги, а в Пермской и того хуже. Из заднего моего сундука повыскакивали все вещи, которыми я запасся для Сибири. Хотя все это и грустно было, лишившись необходимого запаса, но я мало унывал, ибо это меня развлекло.