Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Испанская война быстро перевернула европейские мнения по самым коренным вопросам. То, что еще совсем недавно под пером просветителей признавалось предрассудками, невежеством и фанатизмом, теперь вдруг стало источником спасительного патриотизма, примером свободолюбия и воинской доблести. Даже святая инквизиция стала восприниматься как оплот традиционных ценностей в борьбе с просвещенным деспотизмом. В письме испанского генерала Палафокса маршалу Лефевру говорилось:

Вместо того, чтоб быть недовольными Св. Инквизициею, мы напротив думаем, что хотя она с давних времен лишилась всего чрезмерного в своей власти, но не смотря на то, особенно способствовала нам противостоять вашим вредным правилам, противным и вере и обществу; что твердо уверены в том, что отчасти ей обязаны привязанностию своею к земле предков наших, отвращением нашим ко всяким новым установлениям, которые вас погубили, и постоянством того сильного национального характера, который почти везде изменился, упал и унизился; что мы щастливыми себя почитаем, имея между собою дворян и капиталистов довольно гордых и довольно чувствующих цену чести, и потому готовых погибнуть прежде тысячу раз, нежели преклонить голову под иго постыднейшего и отвратительнейшего тиранства, которое едва ли когда более угнетало и посрамляло человечество [Там же, с. 202–203].

В этом письме представлена специфически испанская и потому пристрастная точка зрения. Если бы речь шла о действительном порабощении испанцев Наполеоном, то сама по себе ситуация народного сопротивления не представляла чего-то особенного, так как хорошо вписывалась бы в просветительскую модель народного восстания против деспота. Но режим, который Наполеон стремился установить в Испании, был намного либеральнее бурбоновского абсолютизма. Кроме того, новый испанский король Жозеф Бонапарт отличался мягкостью характера и умеренностью политических амбиций. Испания получала конституцию, гарантирующую всеобщее равенство, стирание социальных различий, отмену феодальных повинностей – словом, все те права, которые были провозглашены в ходе Французской революции. По мнению Стендаля, впрочем, по‑своему не менее пристрастному, чем приведенные выше слова Палафокса, «для Испании Наполеон был лучше Вашингтона» [Стендаль, 1959, с. 82].

Однако суть состояла в том, что испанцам не нужны были ни наполеоны, ни вашингтоны. Им нужен был Фердинанд VII, король, получивший власть из рук восставшего народа, монархически настроенного и глубоко религиозного. Все либеральные достижения французской политической мысли, готовые осуществиться на практике, испанцам были незнакомы и непонятны. Во французах они видели не освободителей, а чужеземцев, угрожающих их национальному укладу и, может быть, в первую очередь их духовенству. Нигде раньше народ с такой отчетливостью не отвергал те ценности, которые, с точки зрения просветителей, якобы ему были изначально присущи. Идеи прогресса, свободы, прав человека и т. д. – все это не было востребовано. Вместо этого испанцы взялись за оружие, чтобы отстоять право на национальную самобытность, культурную неподвижность, религиозное суеверие и т. д.

Сам способ ведения войны испанским народом, не знакомым с правилами военной стратегии, народом, по выражению мемуариста, «воинственным» (guerrier), но не «военным» (militaire) [Rocca, 1814, р. 68] шокировал французов и заставил размышлять о характере народной войны европейских публицистов. В связи с этим особый интерес представляют мемуары офицера французских гусар Джона Рокка [72], который вместе со своим полком в августе 1808 г. был переброшен из Пруссии в Испанию. За спиной у него был опыт современной войны, закончившейся Фридландской победой, опыт, вселявший во французов уверенность в собственной непобедимости, но оказавшийся абсолютно бесполезным в Испании. Для Рокка, как, видимо, и для большинства французов, война ассоциировалась в первую очередь с военными операциями, совершавшимися на театре боевых действий, и не затрагивающими напрямую мирных жителей. Война и мир, в его представлении, скорее сосуществовали, чем исключали друг друга. «Нам, – пишет мемуарист, – нечего было бояться жителей в завоеванных нашим оружием странах. Германская война велась исключительно между линейными войсками, между которыми существовало скорее соперничество, чем ненависть» [Ibid., р. 4].

Природу такой рациональной войны Рокка видит в немецком национальном характере, с его любовью к порядку и регламентации. В этом смысле пруссаки и испанцы представляют собой два противоположных мира. Прусаки – военная нация, поэтому между ними царит строжайшая дисциплина. Солдат воюет, только когда получает приказ командира, а командир, в свою очередь, подчиняется своему государю, который в конечном счете и решает вопросы войны и мира. Исход сражения автоматически предполагает подписание мира и прекращение боевых действий. Военная дисциплина препятствует распространению воинственного духа в народе.

В Испании все наоборот. Там воюет не армия, а народ, не знающий, что такое воинская дисциплина. «Испанские генералы, как и правительство, только тогда пользуются властью, когда действуют в соответствии с мнениями тех, кем они командуют». Само деление на воинов и мирных жителей у испанцев имеет весьма условный характер. Французы, видевшие вначале перед собой слабую и плохо обученную испанскую армию и предвкушавшие быструю победу, не предполагали, что столкнутся со всем населением Испании и что встретят там «в конечном итоге почти столько же врагов, сколько жителей насчитывает испанский полуостров». А это значит, что испанцы непобедимы, несмотря на все военные поражения, наносимые им регулярными французскими войсками. Они непобедимы, потому что они не воюют, а мстят, и поражения лишь ожесточают их. Они неистребимы, потому что сама природа Испании на их стороне.

Воинственный испанец неотделим от окружающей его природы.

Высокие и неплодородные горы, которые окружают и пересекают Испанию, были населены воинственными племенами, всегда вооруженными для занятия контрабандой, привыкшие отражать регулярные войска своей страны, которые часто посылались для их преследования. Неукротимый характер жителей полуострова, мягкость климата, позволяющего жить почти круглый год на свежем воздухе и не заботиться о жилище, недоступные убежища в горах внутри и море омывающее протяженные берега – все эти значительные обстоятельства породили национальный характер, обстановку и бесчисленные места, позволяющие избежать гнета завоевателей и увеличить силы либо для быстрого перемещения туда, где французы были слабы, либо для того, чтобы избежать преследования [Rocca, 1814, р. 9].