Аркадий Акулов - Архитектор Сталина: документальная повесть

И все-таки отношения Сталина и его архитектора оставались сугубо официальными. Сталин, единолично руководя огромной страной, не имел времени для длительной, душевной беседы с уважаемым им, эрудированным, высококультурным архитектором. А поговорить с ним было о чем. «Сталин, как отмечает в своей книге „Генералиссимус“ известный общественный деятель и писатель В. Карпов, осуществил просто титаническую работу — он преобразовал, перенацелил все виды искусства: литературу, кино, театр, живопись — вообще все, что влияет на морально-нравственное формирование человеческой личности. Представители всех видов искусств были сориентированы работать на социализм. Это была величайшая сталинская победа, здесь он проявил себя как подлинный вождь», «…он был непритязателен, прост и приветлив с прислугой, а если и распекал, то только „начальников“ — генералов из охраны, генералов-комендантов. Прислуга же не могла пожаловаться ни на самодурство, ни на жестокость, — наоборот, часто просили у него помочь в чем-либо и никогда не получали отказа». Иные даже позволяли себе фамильярничать с вождем.

Геннадий Коломейцев в своих воспоминаниях, опубликованных газетой «Аргументы и факты», приводит на эту тему такой эпизод.

Три человека из обслуживающего вождя персонала и автор воспоминаний в их числе ловили на Холодной речке рыбу, недалеко от сталинской дачи. Вдруг подходят три машины. «Выходят трое. Один — Власик. Другой — Поскребышев. А третий… Сталин. Неожиданно Сталин идет к нам. А мы в одних трусах. Сталин подходит и говорит: „Здравствуйте, рыбаки! Как улов?“

(…) Отвечал за всех нас Жмычкин (рыболов. — А. Акулов), как старый его знакомый. Ни с того ни с сего говорит: „Товарищ Сталин, согреться бы нам, замерзли мы тут…“. Сталин так руку поднял. Гляжу, мужчина идет с чемоданчиком. Сталин говорит: „Есть чем рыбаков погреть?“ — „Есть, товарищ Сталин!“ — раскрывает чемоданчик, а там уже все готово.

„Ну что будем пить: коньяк или водку?“ — спрашивает Сталин. — „Конечно, коньяк“, — за всех отвечает Жмычкин.

Коршунов, который подошел с этим чемоданчиком, начинает разливать коньяк по рюмочкам. И тут опять Паша: „Не-е-е. Нам в фужеры!“

„Что ж… Наливай им в фужеры, а мне в рюмочку“, — говорит Сталин».

Естественно, подобного поведения со своим постоянным заказчиком Мержанов позволить себе не мог, но часто жалел его, как простого смертного. Знал, что на всех этих дачах, интерьер которых тщательно обдумывался профессионалами, недостает того уюта, какой в семье обычно создает любящая женщина. Он знал о трагической гибели жены Сталина Надежды Аллилуевой, которая, по официальной версии, умерла от сердечной недостаточности, на самом же деле застрелилась после праздничного банкета в честь XV годовщины Октября. В то время стрелялись нередко, в основном политические деятели, к ним, видимо, следует отнести и поэта Маяковского, но жена вождя не имела права поступить, как многие.

«Любящая жена и мать не имела права так жестоко поступить с близкими, — не раз думал Мержанов. — А был ли Сталин, „родной и любимый“, когда-нибудь искренне любим женщиной? Может быть, в юности или в сибирской ссылке… Сейчас же положение его обязывает избегать женщин. Незавидная судьба…».

Положение обязывало его быть трезвым человеком, не смущать трудовой народ дорогими костюмами. Мержанов видел Сталина в служебном кабинете, на дачах в неизменно одной одежде — во френче цвета хаки с отложным воротником, в заправленных в сапоги брюках и как-то задался вопросом: «Неужели носит это бессменно?» И тут же решил: «Это его партийная форма, которая, конечно, периодически меняется на точно такую же». Костюм был всегда свежим, отглаженным. Как ни пытался Мержанов представить вождя в другой одежде, в пиджачной паре или тройке, какую носил Ленин, с белоснежной рубашкой и галстуком, сделать этого не мог, как не мог и вообразить его в пижаме или халате, в тапочках-шлепанцах.

Неизвестно, интересовался ли Сталин личной жизнью архитектора, его занятиями вне работы, его дружескими связями, но обращался к нему не только по поводу строительства своих дач.

По установившемуся порядку, Мержанов сдавал лично ему и эту дачу. Сталин внимательно осмотрел ее и тихо произнес: «Спасибо». Подойдя к гаражу, удивился, как оказалась в нем его машина при таком сложном рельефе местности. Мержанов объяснил, что специально проинструктировал шофера, как маневрировать автомобилем, въезжая в гараж и выезжая из него. «А у вас есть машина?» — спросил Сталин. И только архитектор хотел сказать: «У меня и велосипеда нет», как сопровождавший их Поскребышев быстро произнес: «Есть, есть, товарищ Сталин!» Мирон Иванович не понял этой не отвечающей истине реплики, но поправлять Поскребышева не стал. Только на торжестве новоселья открылся ее смысл: вождь подарил архитектору лучший в то время отечественный автомобиль и вручил памятное удостоверение к подарку с подписью «И. Сталин».

Мирон Иванович был отличным наездником, а машиной управлял неважно, поэтому нередко его останавливали инспекторы ОРУДа, а потом ГАИ. Но как только незадачливый автомобилист предъявлял удостоверение, подписанное Сталиным, страж уличного движения прощал ему ошибку и вытягивался перед ним, как перед самим вождем. Об этом Мирон Иванович любил с юмором рассказывать до конца жизни.

Памятно было Мирону Ивановичу и новоселье на даче у Холодной речки. Дача была спроектирована и построена для вождя в 1935 году вблизи Гагры. Как и ранее, во время застолья Сталин поблагодарил архитектора и поднял бокал в его честь. Внимание вождя к Мержанову явно не понравилось Берии, его глаза ревниво и недружелюбно сверкали через пенсне в сторону архитектора. Улучив момент, когда тот отвернулся, Берия налил в его бокал так называемого «ерша» — смесь из разных напитков, желая, чтобы архитектор опьянел и скомпрометировал себя перед вождем. Сталин заметил манипуляции Берии и посоветовал Мержанову переменить бокал, а затем порекомендовал ему свой рецепт крепкой настойки, который тут же и записал на белоснежной накрахмаленной салфетке: в бутылку водки опустить стручок горького красного перца, три зубчика чеснока и настаивать их не менее трех дней. Мержанов с благодарностью принял рецепт и хранил салфетку, как драгоценную реликвию. Вначале в семье Мержановых эта настойка называлась «Сталинкой», а теперь зовется «Мержановкой».

Во время одной из встреч Мержанова с вождем (в том же 1935 году) последний обмолвился, что хорошо было бы создать специальный нагрудный знак для Героев Советского Союза. Как известно, к этому времени такое звание было уже введено, и первым Героям вручался орден Ленина. Но поскольку людей, носящих это звание, становилось все больше и больше, «отличительный знак» стал насущной необходимостью. Сталин сам сказал, что наиболее подходящим для этого звания символом должна быть золотая звезда. Но вот какой она будет по форме, пропорциям, как она станет сочетаться с колодкой, либо колодки вообще не будет, — все эти профессиональные вопросы предстояло решать архитектору.