Аркадий Акулов - Архитектор Сталина: документальная повесть

Как зодчий Мержанов не мог не огорчаться, что здание в самом центре Москвы возводится не по его проекту. Полагал, что оно архитектурный памятник на века. Что его популярность у народа будет сопоставима с популярностью Кремля, Мавзолея и метро. И едва ли предполагал, что и над этим символом социалистического градостроительства повиснет со временем дамоклов меч реконструкции.

Его же творения подверглись реконструкции гораздо раньше, и некоторые из них по воле хозяев (хозяина!) перестроил сам Мержанов. Рассмотрим, как менялись те из них, речь о которых шла в предыдущих главах.

Что стало с ранними постройками Мержанова, которых он насчитал более десятка, неизвестно. Судьба их — предмет предстоящих исследований историков архитектуры.

Санатория РККА имени К. Е. Ворошилова в Сочи перестройки не коснулись. Ежегодно в нем улучшают здоровье около десяти тысяч военнослужащих и членов их семей. В довоенные годы среди отдыхающих были участники боев на Халхин-Голе, озере Хасан, финской кампании. В начале Великой Отечественной войны здравница принимала на лечение раненых бойцов и командиров. В 1942 году ее медицинский персонал и некоторая лечебно-диагностическая аппаратура были эвакуированы в город Алма-Ату, где она преобразовалась в военный госпиталь № 2063.

И все-таки санаторий не избежал перемен: изменился его статус, изменилось название. (Теперь это Центральный клинический военный санаторий.) Исчезло из названия «имени К. Е. Ворошилова». Есть ли документ о снятии посвящения этого сооружения Ворошилову, никто не знает.

Была ли необходимость отменять это посвящение? Сам санаторий, его название — это вехи истории нашей страны, истории, известной всему миру. Что было, то было. Люди не властны над прошлым, а соскабливать, подтасовывать — действия безнравственные. К тому же, К. Е. Ворошилов — Маршал Советского Союза, дважды Герой Советского Союза, Герой Социалистического труда. Этих званий и множества высоких правительственных наград его никто не лишал и вряд ли решится на это.

И еще одна странная, необъяснимая утрата: с фасада санатория кем-то была снята памятная доска, надпись на которой сообщала, что ансамбль санатория сооружен талантливым зодчим М. И. Мержановым.

Больше всех пострадали от перестроек здания, спроектированные Мержановым для Сталина. Оценив их положительно, Сталин, тем не менее, вскоре отдал команду переделать понравившиеся дачи. Как уже говорилось раньше, изменилась и Ближняя. «Сейчас дом стоит неузнаваемым, — огорченно констатирует Светлана Аллилуева. — Его много раз перестраивали, по плану отца. Должно быть, он просто не находил себе покоя, потому что так случалось каждый раз: куда бы он ни приезжал отдыхать на юг, к следующему сезону дом перестраивался. То ему не хватало солнца, то нужна была тенистая терраса; если был один этаж — пристраивался другой, а если их было два — то один сносился».

Надо сказать, что художественного вкуса у вождя не было. (Может быть, отсюда и его поражавший всех аскетизм: он не отказывался сознательно от жизненных благ и красивых предметов, а просто не видел разницы между дорогим и дешевым, изысканно красивым и примитивно безвкусным.) Не было у него и художественной подготовки, что отмечает с огорчением и жалостью его дочь в своей книге.

Как-то они поездом возвращались с Кавказа в Москву. Она у себя в купе листала журнал «Искусство». Вошел Сталин. «Что это?» — спросил он. Это был Репин, рисунки, этюды. «А я этого никогда не видел…» — сказал он с такой грустью в голосе…

Дочь связала эту грусть исключительно с высоким положением, отстраняющим вождя от простых человеческих радостей, таких, как, например, посещение Третьяковки. Почему-то не подумала, что он мог вспомнить о своем полунищем детстве, полной лишений юности и опечалиться оттого, что упущенного в те годы так и не сумел наверстать, даже став лидером первого в мире социалистического государства.

Она забыла о том, что ей-то художественный вкус и любовь к изобразительному искусству прививались с детства. Формировали их и величавая красота древнего Московского Кремля, где находилась городская квартира Сталина, и специальные учителя, и окончившая гимназию в Петербурге мать, и тот же Мержанов, ненавязчиво, исподволь, едва ли подозревая об этом. А дочь вождя с малых лет окружали созданные им реконструированные по его проектам здания, органически сочетающиеся с миром растений и ландшафтом, как в Подмосковье, так и на Кавказе.

Упустила она из виду и природную предрасположенность людей к тому или иному роду деятельности, о которой потом и сама же писала, а потому, посетив отца месяца за два до его смерти, была неприятно поражена тем, как украсил он, по собственному вкусу, интерьер Ближней дачи: «…на стенах комнат и зала были развешены увеличенные фотографии детей, кажется, из журналов: мальчик на лыжах, девочка поит козленка из рожка молоком, дети под вишней, еще что-то… В большом зале появилась целая галерея рисунков (репродукций, не подлинников) художника Яр-Кравченко, изображавших советских писателей: тут были Горький, Шолохов, не помню, кто еще. Тут же висела в рамке, под стеклом репродукция репинского „Ответа запорожцев султану“; отец обожал эту вещь и очень любил повторять кому угодно непристойный текст этого самого ответа… Повыше на стене портрет Ленина, тоже не из самых удачных. Все это было для меня абсолютно непривычно и странно — отец вообще никогда не любил картин и фотографий».

И вот такой, лишенный художественного вкуса и равнодушный к цвету человек (фотографии в это время были черно-белыми) раз за разом отдает распоряжение — переделать новостройку, и удержу ему нет: никто перечить не осмелится.

Поменял свой облик и дом-символ близ Мацесты. До 1950 года он сохранял первоначальную п-образную форму, открывавшую доступ к нему целебному черноморскому воздуху. Но поступило указание сделать с открытой стороны пристройку — главный фасад с воротами, так, чтобы образовался внутренний дворик — курдонер.

Реконструкцию следовало осуществить в короткий срок, так как на дачу в следующем году намеревался приехать Сталин. Работать, естественно, сразу же стали интенсивно, без раскачки и перекуров. Со строительства Сочинского санатория МГБ, который возводили по проекту Мержанова и под его авторским надзором, была снята часть рабочих и инженерно-технического персонала и направлена на объект «Пихта», так стала называться в строительных документах дача Сталина.

Казалось бы, не должно было возникнуть в работе никаких препятствий: специалистов достаточно, материалы есть и задание простое — воздвигнуть пристройку параллельно существующему фасаду. Но развернувшееся было строительство неожиданно уперлось… в дерево, в пальму. Ее любил и лелеял вождь. Она росла на месте будущей пристройки. Срубить ее, пересадить никто не решался.