Вячеслав Козляков - Смута в России. XVII век

Завершая дипломатический сюжет истории ярославского ополчения, можно упомянуть еще об одной земской грамоте 1612 года, адресованной императору Священной Римской империи Рудольфу II Габсбургу. Она возникла не из необходимости выстраивания какой-то целенаправленной внешней политики земского движения, а из случайных обстоятельств, связанных с возвращением через Ярославль из Персии имперского посланника Юсуфа Грегоровича и немецкого переводчика Еремея Еремеева. Им была выдана грамота с целью повлиять на императора Рудольфа, чтобы он оказал влияние на Сигизмунда III, которого представляли едва ли не главным виновником всех бед, обрушившихся на Московское государство в связи с самозванцами и в нарушении крестного целованья. Вопрос о кандидатуре еще одного иноземного принца «цесарева брата Максимилиана» если и обсуждался в Ярославле, то в грамоте он не нашел никакого отражения. 20 июня 1612 года в Ярославле писали, что «стоим под Москвою другой год за правду и за свою землю». Н.П. Долинин, обративший внимание на эту фразу, истолковал ее как «признание участия казаков в общей борьбе за освобождение страны от польских захватчиков», однако речь, скорее, шла не о похвале казакам, а об осознании ополчением в Ярославле преемственности с предшествующим земским движением [698].

Другим очередным «земским делом» ополчения во время его стояния в Ярославле «Новый летописец» назвал посылку рати «на черкасы и на казаков». Запорожские казаки («черкасы») «сташа в Онтонове монастыре», а «вольные» казаки «стояху на Угличе», еще один казачий отряд Первого ополчения во главе с Василием Толстым «прииде с Москвы» и «ста в Пошехонье». Там казаки воевали с местными дворянами, выбивая их из своих поместий. Кроме того, действия казаков угрожали перекрыть дорогу из Ярославля на Вологду, Белоозеро и все поддерживавшее земское движение Поморье. Поэтому из ополчения были отправлены воевать с казаками отряды князей Дмитрия Мамстрюковича Черкасского (тушинского «боярина» по политическому происхождению) и Ивана Федоровича Троекурова. Земские воеводы отогнали черкас от Антониевского монастыря и встали в Кашине с целью утвердить за собою еще одну дорогу на Великий Новгород. Затем они выбили казаков из Углича, причем на сторону ярославского ополчения перешли четыре казачьих атамана. Воеводе князю Дмитрию Мамстрюковичу Черкасскому с товарищами «от началников и ото всее земли бысть честь велия» [699]. Упоминал об угличском походе автор «Повести о победах Московского государства» потому, что смольняне были его участниками. Автор «Повести…» хорошо запомнил, как разворачивались события: «Приспе же тогда весть в Ярославль, яко множество собрався казаков, разоряют руские городы и стоят на Углече «Князь же Димитрей Михайлович, посоветовав с Козмою Мининым, и смольяны и со всеми ратными людми, и посла к ним многие сотни на Углеч, велел им говорити, чтоб они православных не разоряли и пришли бы в полк ко князю Димитрею Михайловичу, в Ярославль» [700]. Следовая тельно, из этих призывов можно увидеть, что речь идет об еще одном земском полке, собиравшемся в Ярославле, — третьем, по отношению к полкам князя Дмитрия Трубецкого и Ивана Заруцкого. Однако все завершилось междоусобной битвой смоленских и новгородских дворян с казаками.

Повседневные занятия ярославского правительства касались прежде всего «устроенья» ратных людей. В Ярославле долгое время сохранялась Таборская улица, в названии которой, согласно местной традиции, отразилась память о стоянии здесь ополчения князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина. Если это действительно так, топонимический источник указывает на осторожность, с которой земское войско выбрало свой основной лагерь. Оно встало рядом с земляным городом и рекой Волгой с романовской и вологодской стороны, там, где было безопаснее всего, потому что Романов и Вологда поддерживали ополчение. В то время как с московской или угличской дороги можно было ожидать нападения казаков. Пришедшие в Ярославль дворяне и дети боярские, другие ратные люди, приезжавшие в полки нуждались прежде всего в жалованье и кормах. Производилось также верстание новиков князем Дмитрием Пожарским, сохранились сведения о «верстальных списках» ярославских. Обычно назначение поместных и денежных окладов производилось по царскому указу и затрагивало детей боярских всея служилых «городов». Воеводское верстание в Ярославле было вызвано чрезвычайными обстоятельствами, но потом оно было признано вполне законным [701].

Раздача денег служилым людям, начатая в Нижнем Новгороде, была продолжена и в Ярославле. Кузьма Минин собирал известными ему способами казну, а князь Дмитрий Пожарский распоряжался ею в интересах «всей земли». По всем «верховым» и «поморским» городам, первыми примкнувшим к нижегородскому движению, были разосланы грамоты с призывом присылать денежную казну. Земский бюджет стал пополняться пошлинами, взимавшимися при выдаче грамот, подтверждавших права на земельные владения и полученные ранее льготы («тарханы»). Одним из первых же решений земского «совета всея земли» в Ярославле оказалось подтверждение тарханных грамот Кирилло-Белозерского монастыря (8 апреля). Земский «совет» в Ярославле распоряжался и от имени подмосковных бояр. Грамота начиналась так, как называли себя бояре князь Дмитрия Трубецкой и Иван Заруцкий: «Великия Росийския державы Московского государства от бояр и воевод». Только после этого следовало прибавление: «и столника и воеводы от князя Дмитрея Михайловича Пожарского». Другая грамота Соловецкому монастырю 25 апреля была выдана в ответ на челобитную «боярам и воеводам и всей земле» игумена Антония с братьею. Для этого потребовался «приговор всее земли», запрещавший «рудить», то есть нарушать прежние льготы о невзимании соляных пошлин на Двине, в Холмогорах и Архангельске. Подтверждение соляного тархана и возвращение незаконно взысканных денег в казну Соловецкого монастыря было частью договора с монастырскими властями, выдавшими займ воеводам ополчения, о чем свидетельствовала расписка князя Дмитрия Пожарского, долгое время сохранявшаяся в монастырской ризнице [702]. Логичным итогом финансовой деятельности ярославского правительства стало создание Денежного двора. Л.М. Сухотин нашел в столбцах Печатного приказа челобитную «бойца» Максима Юрьева, доказавшую существование чеканки монеты в Ярославле [703]. При чеканке серебряных копеек ярославского «совета всея земли», как и в деятельности Денежного двора в Великом Новгороде, использовали старые образцы. Главным отличием оказывалось изменение монетной «стопы» и, вследствие этого, веса копеек. Удивляться здесь нечему, ведь прием девальвации денег тогда был уже известен.