Збигнев Залуский - Сорок четвертый

Рассказывает старший сержант З. З., бывший подхорунжий офицерской школы танковых войск в Хелме:

«Командира роты я знал больше года, еще с партизанских времен, я служил в его отряде. Политика меня тогда не интересовала, но знаю, что мы были в Батальонах хлопских, а потом в Армии Крайовой. Поручник пользовался большим авторитетом, о людях заботился, операции ему удавались, и притом он отличался безумной смелостью, а людям в лесу такое нравится. Он был намного старше нас и уже получил два ранения.

В августе мы всем отрядом и, по-моему, без всяких задних мыслей вступили в народное Войско Польское. Часть людей вместе с нашим командиром — а до войны он был танкистом, кадровым старшим сержантом в танковом батальоне в Журавице — направили в Хелм, в офицерскую школу танковых войск. Он получил звание капитана и стал командиром роты. Я был подхорунжим. Нет, нам, конечно, не нравились плакаты «против АК и правительства в «Лондоне», но мы уже освоили танк, недалек был выпуск, предстояло идти на фронт. В начале марта 1945 года я нес караул в танковом парке школы вместе с 12 подхорунжими. Как-то после полуночи меня вызвал часовой, стоявший у ворот парка. Я увидел группу вооруженных, готовых к маршу подхорунжих своей роты и капитана. Не могу воспроизвести тот разговор — так я был ошеломлен тогда. Теперь-то я думаю, что капитан не вовлек меня в подготовку, потому что в последнее время я болел и находился в изоляторе, а предупредить меня он даже не счел нужным. Слишком уверен был в своем влиянии.

Теперь, когда часовой не подпустил его к танкам, он не скрывал ничего. Он хотел, чтобы мы вместе с ним ушли в лес, он хотел, чтобы мы взяли танки для того, чтобы дезертирство произвело больший эффект. Я помню только, что сказал ему: «Сегодня я вам не подчиняюсь», но не решился вытащить пистолет и выстрелить. Часовой тоже не был в состоянии сделать это. Капитан ушел с частью людей. Нас, кто находился в карауле, выпустили из школы на фронт в качестве младших офицеров».

«Этот капитан — Пилат, Тур, Тарзан, Хлопицкий, Ян Вирский, капитан Лешек, а в действительности Станислав Кулик с группой подхорунжих в ту же ночь соединился с батальоном Цонга, оперировавшим под Хелмом, в течение нескольких месяцев был грозой Люблинщины, а позднее перебрался в Гданьск и Слупск, где основал шпионско-бандитскую сеть под названием «Кадры диверсыйне», ликвидированную лишь после многомесячного преследования и тяжелых боев» {365} 365 См.: J. Koźliński: „Podziemie na Pomorzu w latach 1945—1947”, Gdynia, 1959. .

Все это было позднее. Между тем на фронте остро ощущалась нехватка нескольких десятков командиров танков, в которых так нуждалась обескровленная пехота 1-й армии под Берлином. Напрасно погибли многие, многие люди — на Хелмской земле, на Бранденбургской земле, на Гданьской земле. Их смерть не была необходимой ценой в борьбе за важное для страны дело. Их смерть, их личная человеческая драма только усилили и без того большую национальную горечь.

Здесь необходимо еще раз напомнить, что война продолжалась. Та самая, с 1939 года. Война против немецких захватчиков. Об этом уместно напомнить не только потому, что этот факт особенно важен для проблемы единства польской нации, для выяснения обстоятельств, в которых формировалась польская политическая жизнь, для выяснения надлежащего соотношения отдельных вопросов, стоящих перед нацией, закономерностей, которые определяли ее поведение, и приоритетов в сфере ее потребностей. Постоянное присутствие за Вислой врага, оккупанта, представляет в ином свете польские проблемы, в том числе и внутренние дела поляков. Об этом уже не раз шла речь. Но действительно ли мы, вороша историю Польши, делаем из факта войны, факта немецкого присутствия все выводы? Гитлеровская Германия присутствовала в польской проблематике не только тем, что она существовала, оккупировала, угрожала, что ее еще нужно было победить. Можно ли допустить, что, кроме всего, польские дела не вызывали, как и раньше, активной заинтересованности со стороны Германии? Разве для нее было безразлично, что делается в прифронтовой полосе, на главном стратегическом направлении, на подступах к рейху? Думается, что ни государственному руководству гитлеровской Германии, ни ее политике, дипломатии и пропаганде, ни RSHD — службе безопасности, ни генеральному штабу и вермахту это не могло быть безразлично. Думается, хотя до сих пор никто не интересовался этим вопросом и не пытался исследовать его, что гитлеровская Германия присутствовала в польской проблематике того времени как элемент активный и подвижный, как одна из «движущих сил», как партнер в игре.

Пятый в партии бриджа.9 июля 1944 года откуда-то снизу, из уезда Люблинского воеводства, местное отделение «двуйки» [26] Разведка. — Прим. ред. АК докладывало:

«Акцию пропаганды польско-германской дружбы с жаром осуществляет директор Паннвитц. 24 июня на приеме у И. Р. в фольварке К. он произнес тост за свободную независимую Польшу. Он также сыграл на губной гармошке «Боже, что с Польшей» и национальный гимн польского государства «Еще Польска не сгинела». Танцевал краковяк и куявяк…»

Комично?

«Паннвитц говорил также, что если бы поляки пошли вместе с немцами и помогли им остановить и разгромить большевистскую армию, то Гитлер, наверное, не оказался бы такой свиньей, чтобы не создать им свободного государства. Ибо большевизм ведь угрожает всей Европе» {366} 366 Документы II Отдела Коменды Округа АК в Пулавах, материалы Военно-исторического института. .

В то самое время известного писателя Фердинанда Гётеля, которого немцы однажды уже возили в Катынь, призывали и в Зондердинст, и в пропагандамт [27] Гитлеровское ведомство пропаганды. — Прим. ред. , и в «правительство генерал-губернаторства» в Кракове.

«Именно в Берлине в связи с возникшими там проектами создания европейской федерации, направленной против большевистской опасности, обсуждается мысль о создании международной антикоминтерновской организации… Немцы, — пишет далее Гётель, — хотели услышать от меня, как отнеслись бы к этому проекту поляки и не соглашусь ли я быть в этом органе одним из представителей Польши» {367} 367 Ferdynand Goetel: „Czasy wojny”, Londyn, 1955, s. 148. .

Именно в 1944 году немцы активизируют попытки использовать коллаборационистов. В Ченстохове на деньги пропагандамта и с его разрешения выходит пресловутый «Перелом» Скивского и Бурдецкого. Конечно, даже Гётель, несомненно более чем далекий от каких бы то ни было симпатий к большевизму, понимал, что время для польско-германского сотрудничества прошло. Он пишет:

«Направляясь к шефу пропагандамта на вышеупомянутую беседу, я проходил как раз мимо улицы Сенаторской, где только что расстреляли людей. Там уже горят свечи и лежат цветы. Через пару часов нагрянут зеленые машины гестапо, начнутся стрельба и аресты. Именно такие факты формируют польское общественное мнение, и никакие разговоры за столом не могут повлиять на него» {368} 368 Там же. .