Збигнев Залуский - Сорок четвертый

Польский октябрь 1944 года — это месяц без красных знамен и пламенных призывов. В этом месяце не штурмовали никаких дворцов, не свергали никаких правительств. Подсчитывали дырявые солдатские сапоги. Отмеривали жалкие, скудные морги бывшей помещичьей земли. Трудный месяц, в котором незаметно решались судьбы власти, судьбы революции и контрреволюции в Польше. Хотя нельзя не признать, что его самое существенное содержание не выливалось в виде многолюдных демонстраций на улицы городов. Оно было глубоко скрыто под слоем совершенно побочных лозунгов и дел, оно пробивалось в тысячах неожиданных переживаний и запутанных человеческих судеб.

На I съезде ППР 7 декабря 1945 года Владислав Гомулка говорил:

«История доказывает, что нет какого-либо универсального рецепта общественных преобразований, перехода нации от одного строя к другому. Нет также универсального средства, с помощью которого можно достичь социалистического строя. Одно неоспоримо: в классовом обществе происходит борьба классов» {201} 201 Władysław Gomułka: „Artykuły i przemówienia”, t. 1, Warszawa, 1962, s. 510. .

В Польше борьба классов была не столь заметна, как где-либо, ибо она скрывалась под покровом войны с захватчиками. В Польше эта война не привела к поляризации, не свелась только к двум сторонам баррикады. Главные революционные силы вырастали в патриотической войне против захватчиков. Главные консервативные силы не отреклись от патриотической программы, не скатились до служения захватчикам, как во многих других странах Европы. Пожалуй, только в Польше возможен был парадоксальный случай с неким Н. С. из Кракова, заурядным агентом и осведомителем гестапо, получившим от немцев в награду за выдачу коммунистов и евреев магазин. Этот Н. С. одновременно был активным подпольщиком АК и отказался снабжать гестапо какой бы то ни было информацией об АК. Он был арестован, подвергнут пыткам, но никого не выдал и был отправлен в концентрационный лагерь…

Подспудно зрела не только революция. В подполье скрытно гола гражданская война. Действия в Боруве и Стефанувке, Жомбеце и других населенных пунктах, в которых от рук польской реакции гибли польские революционеры, известны, и смысл их ясен. Проще всего было бы сказать, что это НСЗ — польские фашисты, агентура немецкого фашизма… Однако подобный взгляд был бы, пожалуй, слишком уж прямолинеен и неточен. Руководители этих фашистов гибли в немецких лагерях, как, например, Ян Мосдорф, и не шли на службу к Гитлеру тогда, когда он был силен. Сотрудничество начиналось, когда уже вырисовывалось поражение Германии, а достигло расцвета — когда поражение было уже совсем близко. И потому разве не естественнее признать, что отличавшееся в межвоенные годы динамизмом и сохранившее силу в годы оккупации польское националистическое движение, начиная от Стронництва Народовего, через ОНР [21] ONR — Obóz Narodowo-Radykalny — фашистская организация, создана в 1934 г. Вскоре была распущена и позже продолжала свою деятельность под названием «Фаланга», а также как группа журнала «ABC». — Прим. ред. — АБЦ и до Фаланги было движением подлинно польским, движением польских социально-реакционных элементов, фашиствующих, но, во всяком случае, не пронемецких. Свои цели, свою программу борьбы с польской революцией эти реакционные силы со звериной жестокостью реализовывали собственными силами, хотя время от времени пользовались как бы в порядке «заместительства» немецкими силами. Впрочем, разве некоторые особо «деликатные» акции ГК АК, которая в официальных заявлениях отмежевывалась от практики НСЗ, не напоминают в точности этой практики? Все организации польского подполья преследовали уголовных бандитов. Но приказ Бура о ликвидации бандитских групп заканчивался призывом ликвидировать руководителей и агитаторов. Что это за агитаторы в бандах грабителей? Правда, по приговорам судов АК за незаконные убийства, за репрессии в отношении членов СЛ были казнены несколько командиров разных спецгрупп и отрядов, перешедших в АК из НСЗ, из НОВ, а также из кадрового ЗВЗ. Но все же в 1943 и 1944 годах пули «лондонской» жандармерии независимо от того, из какого оружия они вылетали, безошибочно настигали именно тех членов и командиров АК или деятелей правящих партий, будь то из рядов прежней ППС, или СЛ, или демократических группировок, которые задумывались над социальным содержанием будущего освобожденной родины и поглядывали налево, в сторону ППР. Разве в Пулавском или Бельск-Подлясском, в Мехувском или Влощовском уездах старые крестьянки еще и сегодня не поговаривают о том, что больше людей умерло неизвестно от чего, чем пало в борьбе с немцами…

«Сама себя кормит» не только «обычная» война, но в еще большей степени — гражданская. Страх — плохой советчик. Рост революционных настроений вызывал страх. А страх порождал кровавое противодействие. Это, в свою очередь, усиливало ненависть. Ненависть, как и страх, рождает преступления.

Если присмотреться к жизни польской деревни, волости, уезда в условиях оккупации, эта уездная политика окажется такой далекой от дипломатического такта и политической осмотрительности переговоров, бесед, расколов и соглашений на высших уровнях! Как же там, в верхах, сублимируются и облекаются в красивые слова самые очевидные интересы, амбиции и вожделения! Как же здесь, в низах, все это упрощается, грубеет, вульгаризируется! Сколько здесь, наконец, вещей ненужных, но неизбежных! Какая мешанина реальных потребностей и случайных стремлений, мудрых планов и стихийных взрывов, сколько подлинности в стремлениях и ошибках, в страстях и надеждах, сколько человеческого в справедливой жажде и низкой зависти, в мудрой дальнозоркости и слепой ненависти. Сколько человеческого в этой людской возне!

Теоретики ведут спор о характере польской революции. Народно-демократическая или пролетарская, рабоче-крестьянская или рабочая? Конечно, вопрос о социализме в городе и деревне не стоял тогда открыто как проблема, которую нужно решать, хотя, по существу, решался именно он. Власть создавалась рабочей партией. Будничную действительность, рождающиеся формы которой должны были предрешить все будущее, создавал рабочий класс. На небольших сахарных заводах и в железнодорожных мастерских, на нефтяных промыслах и заводах сельскохозяйственных машин в Сталёвой Воле после ухода немцев и до прихода какой бы то ни было новой власти оставались одни рабочие. Они гибли, охраняя предприятия от разрушения отступающими немцами, а на следующий день гибли, пуская свое предприятие в ход, под пулями и снарядами все еще близкого фронта. Под Кросно на нефтяных промыслах немцы расстреливали заложников, рабочих и инженеров, уже не за политику, а за то, что они препятствовали взрыву скважин. Через день-два на том же месте другие, приступая к своей обычной работе, гибли под огнем немецких орудий и в пламени вызванных им пожаров. Они охраняли свои предприятия от разрушения и разграбления, пуская их в ход. Организовывали, управляли, производили. Спасали общественное имущество, национальное достояние и одновременно свое собственное рабочее место. А в такие моменты общественное и личное сливалось. Никто не спрашивал о правах собственности и приказах властей. Жизненная необходимость момента становилась политическим фактом. Незаметно осуществлялось социалистическое преобразование, а пролетариат занимал позиции, которые обусловили в дальнейшем как бы «плавное» развитие польской революции, без новых, охватывающих все общество потрясений.