Кэтрин Пикеринг Антонова - Господа Чихачёвы [litres]

Хотя православие и благотворительность были важны для обоих Чихачёвых, филантропия Натальи была, несомненно, щедростью помещицы, а потому разительно отличалась от «женской» благотворительности, о которой писали историки в России, Западной Европе и Соединенных Штатах [423]. В своих дневниках Наталья записывала точное число мелких монет, ежедневно передававшихся ею в деревенскую церковь для покупки свечей и местным беднякам, проживавшим в ее деревнях или проходившим через них (как крестьянам, так и дворянам: «…приехали из Костромы бедная дворянка Болотникова с сироткой, секретареной дочерью») [424]. Она занималась рукоделием в пользу церкви (например, помогая украшать одеяния священников), «ребятишек оделяла разными сластями» [425]и учила своих собственных детей и внуков делать то же самое, когда давала им деньги с наказом жертвовать их (в записке Алексею и его жене Наталья пишет, чтобы пятаки, которые она послала их сыну, «употребляемы были в церковь, а не на что другое») [426] Там же. Д. 102. Л. 29. . Ее благотворительность была скромной, рассчитанной только на местных жителей, и она занималась ею почти ежедневно. Милостыня предназначалась исключительно для бедняков из ближайшего окружения Натальи, большую часть которых составляли и так зависевшие от нее люди. В этом смысле благотворительность можно считать дополнением к обязанностям управительницы, предполагавшим обеспечение едой и одеждой всех крестьян и людей духовного звания, проживавших в ее владениях.

Напротив, значительная часть последних лет жизни Андрея была посвящена отправлению обязанностей церковного старосты-мирянина («ктитора»), вдохновлявших большую часть его благотворительных проектов. После религиозного прозрения, пережитого в 1848–1850 годах, вера стала для него одним из предметов самого страстного интереса; он посвятил этому краткие мемуары. В этих воспоминаниях Наталья едва упоминается; многозначительным исключением стало объяснение, что это она и Алексей убедили Андрея не уходить в монастырь, поскольку важнейшим его долгом был долг перед семьей. Позднее Андрей построил в Зимёнках церковь: частью этого предприятия был сбор пожертвований на строительство и покупку знаменитых икон, а также восстановление расположенного неподалеку монастыря. Возможно, Наталья помогала в этом деле, но ни один из супругов не оставил записей о том, какой была эта помощь или в какой мере Наталья была вовлечена в это предприятие.

Наталья однажды пишет о своей радости по поводу получения иконы, переданной находившимся в Москве Чихачёвым из Дорожаево, и это, а также отметки о ежедневных молитвах в ее дневниках свидетельствуют о ее глубокой религиозности. В своем дневнике 1842 года она описывает передачу иконы: «…из Дорожаева привезли Образ Владимирской Божей Матери и я очень Ей Матушке обрадовалась» [427]. Эта запись примечательна, поскольку Наталья очень редко признается в своих чувствах, лишь изредка отмечая, что ей понравилась какая-нибудь книга, в остальных случаях излагает лишь факты. Напротив, в тот же день Андрей написал только: «Из Дорожаева привезли икону Владимирской Богородицы»; для него эта икона была не так важна, как для жены [428] Там же. Д. 95. Л. 5 0б. . Когда Наталья не присутствовала на ежедневной церковной службе, она молилась дома, что фиксировала в дневнике. Иногда по церковным праздникам, если у Натальи не получалось посетить деревенскую церковь, священник проводил особую службу в доме Чихачёвых. Наталья читала те же религиозные сочинения, что и ее муж. Когда же он подружился со священником отцом Силой из Коврова, во время взаимных визитов на равных участвовала в беседах [429] Ее участие упоминалось в письмах отца Силы. Там же. Д. 99. . Вопреки распространенному мнению (возможно, характерному лишь для столиц), что деревенские священники неотесанны и полуграмотны, Чихачёвы отзывались о местных священниках, как из их собственной деревни, так и о служивших в других местах, с почти неизменным уважением и проводили много времени с духовенством Дорожаево и Зимёнок. (Вероятно, единственным исключением из этого правила является сообщение Андрея о встрече во время путешествия с двумя священниками: одного из них он называет «малоумным», а второй был одноглазым [430] Там же. Д. 58. Л. 99. .)

Влияние Натальи могло проявиться в том, что на закате жизни религиозный пыл Андрея усилился, но вряд ли она была первопричиной этого. В своих мемуарах «Келейные записки» Андрей пишет, что именно Наталья побудила его отправиться в одно из их религиозных паломничеств. Примерно в 1850 году, когда Чихачёвы посещали в Москве родственника, генерала Павла Купреянова, чтобы поблагодарить за покровительство их сыну во время военной службы, они «по предложению [Натальи]» отправились помолиться чудотворной иконе Богоматери, прозванной «Споручницей грешных», в церковь Святого Николая в Хамовниках (располагавшуюся в те времена на окраине Москвы) [431] Там же. Д. 100. Л. 7 об. – 8. . Судя по этим немногим упоминаниям, набожность Натальи, в отличие от веры ее мужа, выражалась частным образом, а потому мы вряд ли можем узнать о ней что-либо еще. Возможно, ее интерес к иконам Девы Марии указывает на связь с марианским культом, но в архиве недостаточно сведений для подтверждения этого [432]. Можно лишь сказать, что Яков разделял пристрастие Натальи к иконам и религиозным символам. В 1837 году он сообщил Чихачёвым в «почтовых сношениях», что за 2 рубля заказал «образов» святой Великомученицы Варвары на «кипарисной деке». Тогда же и у того же мастера он заказал двенадцать «стеклышков», но тот не мог передать ни их, ни изображение мученицы до завершения Страстной седмицы, поскольку «весьма торопился отделкою киоты к образу Николая Чудотворца» [433] ГАИО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 58. Л. 199. . Это внимание к внешним символам благочестия было характерной чертой более прагматичных и менее мечтательных (в сравнении с Андреем) Якова и Натальи и, возможно, склонностью, которой оба были обязаны своему воспитанию.

Вера Андрея перестала быть частным делом, когда он начал писать мемуары о своем религиозном опыте (неопубликованные, они, однако, были предназначены для потомства и написаны формальным стилем, подходящим для готового к обнародованию сочинения), а также сотни писем к друзьям и незнакомцам, в которых он описывает свое обращение и просит пожертвовать на его благотворительные проекты. Благотворительность Андрея была как нельзя более публичной в том смысле, что она касалась мира, находившегося за границами поместий Чихачёвых, и предполагала общение с людьми, которых Андрей не знал лично. В отличие от Натальи в филантропических проектах Андрея не было места скромности: за одно-единственное десятилетие активной деятельности он построил церковь, организовал библиотеку и восстановил монастырь. Если Наталья и была вовлечена в эти предприятия, то сведений об этом не сохранилось, что говорит о том, что ее вера и благотворительность сохранили личный, домашний характер и оставили след лишь в дневниках 1830‐х годов. Возможно, будучи управительницей семейных имений и неся ответственность за благополучие нескольких сотен человек, она лишилась стимулов, подталкивавших других женщин того времени к публичной филантропии.