Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 2: Рим / После Рима

Полемика Цицерона с аттицистами неплохо освещена в соответствующих главах книги J. F. D’Alton . Roman literary theory and criticism: a study in tendencies. London, 1931; более поверхностно касается этого вопроса J. W. H. Atkins . Literary criticism in antiquity. I–II. London, 1934. Новые взгляды на римский аттицизм излагаются в статьях P. Giuffrida . Significato e limiti del neoatticismo // Maia. 1955. No. 7. P. 83–124; A. Desmouliez . Sur la polémique de Cicéron et des atticistes // Revue des études latines. 1952. No. 30. P. 168–185. В частности, по вопросу об аналогии см. A. Dihle. Analogie und Attizismus, «Hermes», 85 (1957), 170–205. Из старых работ о «Бруте» см. J. Haenni . Die literarische Kritik in Ciceros Brutus. Freiburg, 1905; G. L. Hendrickson . Literary sources in Cicero’s Brutus and the technique of citations in dialogue // American Journal of Philology. 1906. No. 27. P. 184–199; об «Ораторе» – E. Schlittenbauer . Die Tendenz von Ciceros Orator // Neue Jahrbb. f. Philol. u. Paedag. 1903. Splbd. 28. S. 183. Общий анализ основных идей трех трактатов Цицерона содержится в книге K. Barwick . Das rednerische Bildungsideal Ciceros. B., 1963 (Abhandl. d. Sächs. Akad. d. Wiss., Philol.-hist Kl. Bd. 54, H. 3); более старая работа H. K. Schulte . Orator: Untersuchungen über Ciceros Bildungsideal. Frankfurt a. M., 1935, была нам недоступна.

О цицероновской традиции у Квинтилиана говорится в книге J. Cousin. Études sur Quintilien. P., 1936; у Тацита – A. Michel . Le Dialogue des orateurs de Tacite et la philosophie de Cicéron. P., 1962.

Об изданиях, комментариях и переводах риторических сочинений Цицерона см. в примечаниях в конце книги 186 186 Марк Туллий Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве / Под ред. М. Л. Гаспарова. М.: Наука, 1972. С. 385–452. – Прим. ред. .

«В год от основания Рима 1057 (или 303 по Р. X.) император Диоклетиан вместе с соправителем Максимианом праздновал свой триумф после побед над персами и германцами, после воссоединения Британии, Африки и Египта. Римская толпа вновь любовалась на пышное зрелище триумфа и сравнивала его с триумфом Аврелиана, бывшим 30 лет тому назад, и Проба, бывшим 20 лет тому назад. Народная гордость была удовлетворена блестящими победами; государство чувствовало над собой твердую руку искусного правителя; во всей империи царил стройный порядок и сравнительное благоденствие…».

Так собирался начать Валерий Брюсов свою книгу «Золотой Рим: очерки жизни и литературы IV века по Р. X.» с приложением переводов из тех самых латинских поэтов, с которыми читатель встретится в нашем сборнике. Книга Брюсова осталась недописанной; какой картиною собирался он ее кончить, мы не знаем. Скорее всего, это была бы картина римского мира двести лет спустя, совсем непохожая на первую. В Риме больше нет императоров; города пустеют, поля забрасываются; люди живут тесно и убого, грамотных мало, латинский язык звучит все более исковерканно; вместо храмов римских богов стоят христианские церкви; вместо римских наместников над провинциями хозяйничают германские короли и князья; каждый округ заглох в своих местных заботах, связи между областями нет, страна в развале.

Два-три столетия, которым посвящена эта книга, – IV, V, VI века – были самым большим историческим переломом в истории Европы. Она вступила в них городской цивилизацией античности, а вышла из них сельской цивилизацией средневековья. Это было главное; все остальное – и принятие Европой христианства, и подчинение варварскому владычеству – было лишь второстепенными подробностями. Важно было то, что путь развития, который нащупала для себя средиземноморская Европа на заре античности и по которому шла она тысячу лет, привел в тупик. Нужно было искать новый путь; а для этого нужно было сперва сделать несколько шагов назад, чтобы выйти из тупика. Эти несколько шагов и пришлись на наши три века, которые обычно значатся в истории как «закат античной культуры».

Античность была городской цивилизацией, но античный город не был похож на современный. Это был не центр производства, а центр потребления. Производила деревня. Деревня могла обойтись без города, город без деревни не мог. В город сселялись люди, достаточно имущие для того, чтобы не жить трудами рук своих, а пользоваться тем, что производила деревня – руками рабов (все реже), арендаторов (все чаще) или свободных крестьян, неважно, – пользоваться со всем материальным и духовным комфортом городского общежития. Конечно, вокруг них и их челяди в городах скапливались во множестве и ремесленники, и торговцы, но большинство городского населения жило праздно. Досуг ценился как высшее благо свободного человека: именно здесь он чувствовал себя носителем культуры, физической и духовной. Физическую культуру в греческой половине представляли гимнасии (площадки спорта), в латинской – бани (клубы отдыха); духовную культуру – цирк и театр с их зрелищами, а для верхов – также и ученые светские разговоры и словесные упражнения, те самые, которые отчасти представлены в этой книге.

В классической античности такие города были самостоятельны и тратили силы на междоусобные войны. В поздней античности такие города стали ячейками больших государств, бравших с них налоги и поддерживавших в них и между ними мир. Последним и самым большим из этих государств была Римская империя. Пять с лишним тысяч городов были рассеяны по ее пространству (небольшие, не крупнее нынешнего районного городка), а центром их сети был Рим: «что было миром, ты сделал городом», – обращается к Риму Рутилий Намациан. Средства их тратились теперь не на междоусобицы, а на поддержание центральной власти и на прокорм нетрудового городского населения: в одном Риме бесплатные пайки получала десятая часть горожан. Имущим гражданам («куриалам», из которых составлялись городские советы – «курии») становилось все труднее сводить концы с концами; нужны были императорские указы, чтобы они не бросали городов и не удалялись в поместья или на государственную службу. На рост налогов деревня отвечала сокращением производства, на давление центральной власти провинции отвечали попытками отпадения. В III веке социально-экономический кризис перерос в политический: за 50 лет сменилось свыше 20 императоров (не считая провинциальных узурпаторов), почти все они погибли насильственной смертью. Из кризиса империю вывели в начале IV века императоры Диоклетиан и затем Константин, полностью реорганизовав ее и этим продлив ее существование на двести лет. На этом пороге и застает ее наша книга.

Поздняя Римская империя – государство с властью централизованной и сакрализованной. Император был самодержавен и считался священным: сам он носил титул «августа», соправитель (наследник) его – титул «цезаря», к нему обращались «ваша святость» и «ваша вечность», перед ним преклоняли колени, его церемониальный выход в диадеме и пурпуре обставлялся с театральной пышностью. Все службы, связанные с императором, назывались «священными» (едкие насмешки над этими «святынями» мы встретим в комедии «Кверол»). Двор императора образовывали его «спутники» (комиты) – одновременно и «друзья», и чиновники, и слуги. Избранные из этих «спутников» составляли императорский совет (консисторий), главным лицом в котором был «начальник ведомств», нечто вроде первого министра. Сами «ведомства» были организованы на военный лад, чиновники делились на «когорты», подробнейшая табель о рангах различала чины «знатнейшие», «сиятельные», «почтеннейшие», «светлейшие», «совершенные» и «выдающиеся». Низшие кадры вербовались из грамотного простонародья, высшие – из сенатского сословия: сенат продолжал существовать параллельно ведомственному аппарату, реальной власти не имел, но традиционным почетом пользовался огромным – звание консулов, годичных председателей сената, считалось пределом общественной карьеры, и мы увидим, как этим званием будет гордиться Авсоний. Содержание этого «гражданского войска» тяжелым бременем лежало на податном населении.