Владимир Фромер - Ошибка Нострадамуса

Анжелика оказалась грузной пожилой дамой с больными, отмороженными в ссылке ногами. У нее были седые, аккуратно зачесанные назад волосы, выцветшие серые глаза и голос с какой-то странной хрипотцой, по-видимому, из-за чрезмерного курения.

При первой встрече, бесцеремонно меня осмотрев, она сказала:

— Ты похож на кацапа, а не на еврея. Твой отчим написал мне, что ты много читаешь. Надеюсь, ты перестанешь тратить время на подобную чепуху. Парень в твоем возрасте должен найти более подходящее для себя занятие.

Я со спокойной совестью пообещал ей это.

О себе Анжелика рассказывала скупо. Но все же я узнал, что она родилась и выросла в аристократической польской семье. Родители ее обожали, баловали и вообще были без ума от прелестного ребенка. В шесть лет она пела, танцевала и музицировала. Став подростком, увлеклась математикой и живописью. Писала рассказы, заслужившие похвалу самого Генрика Сенкевича.

Со временем выяснилось, что это красивое нежное создание обладает мужским складом ума и склонностью к авантюрам. Что на самом деле Анжелика — это упрямая, безразличная к условностям и приличиям своевольная женщина. Из тех, которые никогда не станут ангелами, даже если их поселить в раю.

Ее ждало блестящее будущее на любом поприще, но она увлеклась политикой и, разбив сердца своих родителей, вышла замуж за польского революционера, к тому же еврея.

Ну а потом большевистская Россия, Гражданская война, дружба с «валькирией революции» Ларисой Рейснер, водоворот партийных страстей, Большой террор, расстрел мужа — близкого друга Бухарина, ссылка, реабилитация. И вот теперь — одинокая старость и ожидание неотвратимого конца у разбитого корыта. Но эта женщина никогда не унывала.

— Только старые люди знают, как нужно жить, но они уже не могут воспользоваться этим знанием, — сказала она мне как-то за нашим утренним чаепитием.

— Ну и как же нужно жить? — тут же спросил я.

— А нужно каждую секунду ощущать себя счастливым от одного только своего присутствия на вечном празднике жизни, оттого, что тебе дано счастье видеть этот свет, эти краски, вдыхать этот благословенный воздух, ничего больше не надо. Это и есть счастье. Жизнь сама по себе бесценна. Но ты еще этого не можешь понять. Ты ведь еще мальчик.

Анжелика избегала говорить со мной о политике, но своей ненависти к Сталину не скрывала. Это была ненависть в дистиллированном, ничем не замутненном виде.

— Сталин был извергом, — сказала она однажды. — Он задушил социалистическую революцию, уничтожил ленинскую партию и создал рабовладельческое государство.

Помню, как я был потрясен этими словами, да она и сама испугалась, хоть и понимала, конечно, что я не пойду доносить. Сталин — уж ладно. После XX съезда его только ленивый не ругал. Но рабовладельческое государство… Мне это казалось перебором. Что я тогда понимал, в свои неполные девятнадцать лет?

— Но ведь Советский Союз под его руководством выиграл такую войну, — искал я какие-то аргументы, чтобы противостоять ее нигилизму, казавшемуся мне невыносимым.

— Русские выиграли войну, — грустно улыбнулась она, — потому что боялись Сталина больше, чем Гитлера.

Россию она не любила, что, по-видимому, было связано с ее шляхетским воспитанием. «Это страна, — говорила она, презрительно кривя рот, — где всего навалом. Масса необработанной земли, недра ломятся от полезных ископаемых — полно газа, нефти, алмазов, древесины, золота. Но количество здесь почему-то никогда не переходит в качество. Страна — самая богатая на свете, а народ ее — самый бедный. Кстати, обрати внимание, что название каждой национальности — это существительное: немец, француз, англичанин, китаец. А вот русский — прилагательное, указывающее на отсутствие самостоятельности, на вторичность». Она помолчала и добавила: «Дело в том, что эта страна намертво срослась со злом, и боюсь, что уже ничего нельзя сделать».

Я спросил:

— Если вы так относитесь к этой стране, то почему бы вам не вернуться в Польшу?

Она ответила туманно:

— Потому что нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

Эрудиция ее была бесподобной. Анжелика свободно владела пятью языками и чувствовала себя в соборе европейской культуры, как дома. От нее я впервые узнал о существовании Джойса, Пруста, Кафки. А вот русскую литературу она не любила, делая исключение лишь для Пушкина и Тютчева.

«Пушкин, — разъяснила она, — гармоничен. Он интуитивно различал, где добро, где зло. Достоевский же потратил всю жизнь, чтобы в этом разобраться, да так и не смог. Ну а Тютчев — это сплав красоты и мудрости».

Достоевского она терпеть не могла за патологию. К тому же он был, по ее мнению, плохим стилистом. «И лучшего вина в ночном сосуде не станут пить порядочные люди», — процитировала она Сашу Черного. Кстати, о существовании этого поэта я впервые узнал тоже от нее.

— Анжелика, — спросил я, — а кого вы ставите выше: Мицкевича или Пушкина?

— Глупый вопрос, Володя, — ответила она спокойно. — Конечно же Мицкевича.

А однажды она сказала: «Россия — это женщина, которую все насиловали. Единственной опорой и защитницей могла стать Польша. Но она была слаба и высокомерна».

Прошли годы. Судьба моя сложилась так, что я несколько лет провел в Польше. Учился в Варшавском университете, выучил польский язык и открыл для себя богатейший мир польской культуры. Прочитал в подлиннике великих польских поэтов, о которых мне рассказывала Анжелика. Что же касается Пушкина и Мицкевича, то она была и права, и неправа.

Я полагаю, что Мицкевич более значительный поэт, чем Пушкин. Зато Пушкин больше поэт, чем Мицкевич. У Мицкевича рассудок доминирует над чувством, а у Пушкина — наоборот. Под прессом рассудка слова становятся тугими, возникает сопротивление материала. Чувство же с легкостью делает слова податливыми, придает им любые формы. Поэтому в поэзии Пушкина слышны райские звуки, которых нет у Мицкевича.

Я долго чувствовал себя свободно только в обществе некрасивых женщин. Красавицы почему-то вызывали у меня странное беспокойство с примесью легкой печали. Меня смущало, например, то, что красивая женщина все может себе позволить. Ей все сойдет с рук. Я еще не знал тогда, что не каждая красивая женщина Прекрасная Дама. Прошло немало времени, прежде чем я понял, что красота — это прежде всего гармония, а Прекрасная Дама не та женщина, у которой красивые ноги, руки или волосы, а та, у которой весь облик прекрасен.

Она инстинктивно чувствует красоту мироздания, и ее ощущение радости жизни передается всем, кто ее окружает. Она умеет с очаровательной непринужденностью показать каждому человеку, что он ей интересен, и поэтому вызывает живой интерес у каждого, с кем общается. У такой женщины обаяние и грация слиты воедино.