Владимир Фромер - Ошибка Нострадамуса

— Быть не может, — сказала Лида грудным голосом, глядя на него с обожанием.

— Это еще что. Сатанизм, выросший из иудаизма, из его тайных каббалистических сект, является сегодня в Америке почти официальной религией. В церквях священники венчают геев и лесбиянок. Ведь содомитство — неотъемлемая часть иудейско-талмудической культуры.

Культ Элвиса Пресли, растленного иудея, сатаниста и наркомана, распространен повсюду. В Тель-Авиве в 1996 году поставили ему памятник, превратившийся в место паломничества еврейской молодежи.

Я почувствовал, что задыхаюсь.

— Элвис Пресли, — вмешался я в разговор, стараясь говорить спокойно, — по происхождению — ирландец, в его жилах не было ни капли еврейской крови. Я давно живу в Израиле и смею вас уверить, что никакого памятника Пресли в Тель-Авиве нет. Это запрещает наша вера. К тому же постулаты иудаизма определяют сатанизм с содомитством как смертные грехи. Вы же наверняка знакомы с Библией. Так почему вы лжете?

Уши у него покраснели, и я понял, что он еще не совсем бесчувственен.

— Я не имел в виду весь иудаизм, — сказал он, избегая смотреть мне в лицо, — а только его изуверские секты. Они существовали всегда. И некоторые из них использовали христианскую кровь для приготовления мацы. Это ведь доказано.

— Кем доказано? Евреи пекли мацу во время своих скитаний по Синайской пустыне свыше трех тысячелетий назад. Где они тогда брали христианскую кровь?

Теперь уже побагровело все его лицо.

— Ну, не знаю, — буркнул он и стал с отрешенным видом перелистывать какую-то книгу.

— Николай Иванович не хотел вас обидеть, — ласково сказала продавщица.

Я вышел на свежий воздух.

— Минуточку! — услышал я голос.

Меня догнал человек, которого я мельком заметил там, в книжной лавке.

— Я слышал весь разговор, — сказал он торопливо. — Не обращайте внимания на слова этого грубого и, в сущности, примитивного субъекта. Но позвольте представиться. Зубов Александр Платонович. Когда-то физик, а сегодня частный предприниматель.

Я назвал себя.

— Очень приятно. Знаете, погодка-то сырая, зябкая. Почему бы нам не посидеть в кафе и не принять чего-нибудь для согрева? Ну, хотя бы здесь.

Он показал на увитую плющом террасу. Мы зашли в кафе-бар и устроились в глубине почти пустого зала.

Лицо у него было простое, не запоминающееся, но светлые печальные глаза отражали такую прозрачность чувств, что сразу исчезло ощущение неловкости. Он расспрашивал об Израиле. Кофе оказался вкусным и ароматным.

— Знаете, — сказал он, — я вот недавно по делам бизнеса побывал в Китае. Трудно передать чувство боли за Россию, овладевшее мной. В Китае ведь тоже были и террор, и коллективизация, и культ вождей, и централизованная экономика, и диктатура кучки бюрократов под партийной вывеской. А когда настало время реформ, то нашелся мудрый человек Дэн Сяопин, понявший, что спешить ни в коем случае не следует, что реформы надо проводить осторожно. Ему было ясно, что на это и пятидесяти лет мало. А в Москве наши умники решили ввести рыночную экономику и капитализм построить за пятьсот дней.

— Ну, да, — сказал я, — Дэн Сяопин понял, что на крутых исторических виражах надо не ослаблять центральную власть, а усиливать. Китайский народ избавленный от шоковой терапии, стал строить…

— А русский, доведенный до отчаяния, бросился воровать, — прервал он меня. — В результате Китай выходит на первое место в мире по объему промышленного развития. Полтора миллиарда человек сыты, одеты, обуты. Рыночные отношения возникли в Китае естественно и гармонично развиваются. А у нас?

— У китайцев иная ментальность. Их вожди не уничтожали собственный народ и не грабили свою страну.

— То-то и оно, — усмехнулся Александр Платонович. — Мы ведь до сих пор гордимся своими подонками, как ветераны орденами. Где наша национальная гордость? Жрем, потребляем, ведем растительную жизнь. Привыкаем к таким вещам, которые прежде и присниться не могли.

Он скомкал салфетку длинными белыми пальцами. Когда же разговор перешел к неизбежному еврейскому вопросу, Александр Платонович произнес целый монолог:

— Вы, евреи, — народ мессианский. Всемирно-исторический. Мы, русские, в этом смысле на вас похожи. Мы тоже, так сказать, взыскуем вселенской судьбы. И нам узки рамки национальной истории. Границы и местечковое государство у подножия действующего вулкана — это не для вас. Попытаюсь развить свою мысль. Бог — это проявляющаяся в материальном мире совокупность высших законов, недоступных нашему разумению. Но хотя понять эти законы нельзя, выявить общую для них тенденцию — можно. Судя по всему, человечество находится сейчас на марше к созданию гиперэтноса. И такой универсальный этнос, как еврейский народ, контролирующий при помощи подчиненной ему интернациональной финансовой олигархии большую часть ресурсов человечества, может стать над нациями, чтобы содействовать формированию высшего типа человеческого сообщества. Думаю, в этом и есть смысл вашего рассеяния и ваша глобальная задача.

Он выжидательно смотрел на меня. Этот человек мне явно нравился, но очень уж резанула ухо «финансовая олигархия».

— Эх, Александр Платонович, и вы туда же. Слова ваши об олигархии напомнили мне афоризм Ежи Леца: «Я знаю откуда пошла легенда о еврейском богатстве. Евреи всегда за все расплачиваются». Жил когда-то в Иерусалиме такой человек — Юрий Карлович Граузе. Преподавал классическую китайскую философию в Иерусалимском университете. Родился и вырос он в Харбине, но знал и понимал русскую культуру, как дай бог нам с вами. Юрий Карлович, избежавший соприкосновения с тлетворным советским режимом, был еврейско-русским интеллигентом старой школы, — как Михаил Осипович Гершензон, к примеру. К сожалению, нет больше таких людей, вымерли, как мамонты. Однажды, много лет назад, подтрунивая над мифом о еврейском всемогуществе, он сказал: «А что? Я, например, представляю себе такую картину: где-то в Бруклине, в подвале, заваленном всяким хламом, сидит в облезлом кресле старый еврей в засаленном лапсердаке. Перед ним стоят навытяжку Брежнев, Никсон и Мао Цзе Дун. А он стучит волосатым кулачком по столу и орет, срываясь на фальцет: — Плохо работаете! Всех уволю!»

Мой собеседник засмеялся.

— Вот вы смеетесь, а ведь такие стереотипы по сути своей страшны. О вашей же концепции скажу лишь то, что если и есть какой-то смысл в двухтысячелетием хождении еврейского народа по мукам, то, на мой взгляд, сводится он к дрожжам, без которых не взойти опаре.

— Ни одной гипотезы нельзя исключить, когда речь идет о вашей истории, — сказал Александр Платонович.

А потом наступил тульский антракт. Арик рвался в Тулу, где когда-то начальствовал. Добраться туда из Москвы оказалось несложно. Несколько часов в автобусе — и мы уже в старорусском городе с широкими улицами, оружейным музеем и памятником Левше — тому самому, который подковал когда-то «аглицкую» блоху так, что она уже не прыгала и не танцевала.