Алла Краско - Три века городской усадьбы графов Шереметевых. Люди и события

В Фонтанном доме не было театрального зала, здесь не устраивались театральные представления. Известно лишь об одном концерте Прасковьи Жемчуговой в Петербурге, состоявшемся 13 февраля 1797 года. Она пела перед императором, императрицей и сопровождавшими их придворными. В этот день Павел I со свитой неожиданно нагрянул к заболевшему графу Николаю Петровичу. К такому визиту хозяин был совсем не готов, но устроил для гостей небольшой концерт. Пение Прасковьи так понравилось гостям, что она получила в подарок от императора перстень ценою в 1000 рублей. Об этом на следующий день сам граф писал в письме своему московскому управителю Алексею Агапову. Тот импровизированный концерт происходил в Двенадцатиоконной зале Фонтанного дома. Это помещение находилось в северном крыле дома и имело двенадцать окон, выходивших как в парадный двор, так и в сад, оно считалось тогда самым большим и парадным в доме. (На месте этой залы в 1840-х годах появились Малиновая гостиная и Спальня.)

Круг общения Прасковьи Ивановны ограничивался в те годы лишь близкими ей людьми. Большую часть времени она проводила в стенах Фонтанного дома, выезжала главным образом в церковь. Домовая церковь Святой великомученицы Варвары перестраивалась. Мы не знаем, бывала ли она в приходской церкви Симеония и Анны на Моховой улице. Известно, что и она, и граф Николай Петрович особенно почитали Воскресенскую церковь на Воскресенском проспекте. После рождения сына она пожертвовала главной храмовой святыне – иконе Божией Матери – бриллиантовую с аметистами цепь, которая оценивалась более чем в 11 тысяч рублей. Граф Николай Петрович пожертвовал для украшения ризы иконы драгоценный сапфир ценою почти 4 тысячи рублей. Когда старый храм обветшал, на его месте в 1817 – 1818 годах по проекту архитектора Луиджи Руска выстроили новый каменный храм Божией Матери Всех Скорбящих Радости, он и ныне стоит на пересечении Шпалерной улицы и проспекта Чернышевского (бывшего Воскресенского). Для того чтобы хватило денег на строительство, продали многие подношения к иконе, в том числе и дар Прасковьи Ивановны.

Граф С.Д. Шереметев, опубликовавший немало документов из семейного архива, обнаружил распоряжение графа Николая Петровича от 16 августа 1801 года, относящееся к занятиям Прасковьи Ивановны в петербургский период ее жизни: «Собственной моей канцелярии. Заплатить из наличной суммы госпоже Ковалевой за вышивку на десяти парах синих официантского платья золотом по 235 рублей за пару, итого в числе 2350 рублей за выдачею ей 1100 рублей достальных [3] Достальной – остальной, останний, остаточный, последний. 1250 рублей…»

Осенью 1798 года Прасковья Ивановна тяжело заболела. После ее выздоровления 15 декабря 1798 года граф Николай Петрович подписал ей вольную. Но осмелиться на брак с нею тогда он не смел. По законам Российской империи священник мог обвенчать пару, если между будущими супругами не было близкого родства, а мужчина, находившийся на службе, получил разрешение на брак от своего начальства. Вряд ли император Павел I, который и был начальником графа Шереметева, дал бы разрешение на брак с недавней крепостной.

Граф Николай Петрович решился на необычный и даже рискованный для него поступок – с помощью доверенных служащих найти доказательства того, что предки Прасковьи Ивановны происходили из «благородного сословия». В этом деликатном деле ему помогали его крепостной стряпчий Никита Гаврилович Сворочаев и …Меркулов, «служитель дома» обер-камергера и действительного статского советника князя Александра Михайловича Голицына, с которым граф поддерживал дружеские отношения. Меркулов должен был найти подходящий дворянский род, члены которого согласились бы за деньги признать (приписать) деда и отца Прасковьи Ивановны к своему роду. В западных губерниях империи существовало несколько родов шляхтичей Ковалевских, обнаружить их помог Алексей Федорович Малиновский, директор Московского Главного архива. (В начале 1790-х годов сам Малиновский уже прошел этот путь. Ему, как и некоторым другим служащим Архива, было отказано в повышении по службе, потому что он происходил не из дворян. Он отправился в Могилевскую губернию, где разыскал неких шляхтичей Малиновских, те признали московских Малиновских своими родственниками. Вернувшись в Москву с нужным документом и присовокупив подходящие выписки из Архива, Алексей Федорович послал их в Коллегию иностранных дел и получил аттестат, в котором он признан по происхождению «природным дворянином».)

В архиве в делах Разрядного приказа отыскали необходимую справку, из нее следовало, что в 1666 году во время войны России с Польшей в плен попал некий шляхтич Полоцкого воеводства Якуб Ковалевский. Оказавшись в Москве, он сообщал, что «у его отца и у него есть населенные деревни и служил он шляхетскую службу». Шляхтич Ковалевский просил взять его на службу к русскому царю, что и было сделано.

Придумали легенду о том, что его внук Степан Сергеевич Ковалевский, «вольный послуживец» графа Петра Борисовича Шереметева, по ошибке был записан в подушный оклад во время ревизии 1744 года и стал таким образом крепостным.

Одновременно в шереметевском домовом архиве «нашлось» письмо к графу Шереметеву, помеченное 12 января 1747 года. В этом «письме» Степан Сергеев сын Ковалевский писал: «…службу вашему высокографскому сиятельству верно и неизменно отец мой Сергей Яковлевич служил его высокографскому сиятельству блаженной памяти фельдмаршалу …и от службы своей никогда не отбывал, только известно вашему высокографскому сиятельству, что дед мой родной Яков Семенович был не в рабстве, а послуживец ваш природный польский шляхтич прозванием Ковалевский, герб свой имеет… ныне слышу, что записывают в ревизские подушные оклады и прозвище ныне переменили на Кузнецовых. Смилуйся, государь, ваше высокографское сиятельство, явите отеческую высокую вашу милость, не приписывайте ныне в крепостные… я и без того верный ваш слуга до смерти». Далее он писал, что со временем произошла трансформация их родовой фамилии в Ковалевых, потом Кузнецовых, поскольку на графской службе занимались они кузнечным делом.

Однако для того, чтобы шереметевские «послуживцы» были признаны однородцами шляхетского рода Ковалевских, требовались доказательства. По закону при отсутствии документов (которые могли быть утрачены) практиковалось свидетельство местных дворян – двенадцати «благородных особ». Стряпчий Меркулов сумел подобрать таких свидетелей и подготовить депутатов дворянского собрания губернии (в документах она не названа) для принятия положительного решения. В письме на имя Сворочаева от 29 декабря 1802 года Меркулов, не называя имен, без утайки пишет, сколько это будет стоить. «…В прошлом году следы мною сысканы и положено было на твердом выполнении, но его сиятельству угодно было остановить и меня отозвать не окончивши. Теперь по прошествии года и по переменившимся там обстоятельствам нельзя никак располагать заочно, а паче с пересылкою денег, могущих подать соблазн… Надобно сказать о деньгах. Вот виды их употребления. Родственнику, согласившемуся принять в свой род, была договоренность 500, дворянам двенадцати человекам по 100. Губернскому дворянскому предводителю действительному статскому советнику надобно будет подарок до 500, в прочем мелочный расход… до 350, наконец, поездка туда и пребывание и возврат… Наконец долгом своим поставляю вам объяснить, что дело сие весьма деликатно, в том краю, где до денег и подарков великие охотники даже до низости, и действуя, нужна крайняя осторожность, чтобы имя его сиятельства было устранено, а если его употребить, то потребности умножатся до великого градуса, что мною в прошлом году и изведано…»