Юлия Евдокимова - Ужин с Медичи. О власти, страсти и бисквите

И еще один штрих к портрету: когда слугами герцога был пойман на землях Урбино голодный крестьянин-браконьер, Монтефельтро заставил его целиком съесть пойманного зайца, со шкурой и костями.

К привычке кондотьера убивать добавилось желание лишний раз выслужиться перед папой, даровавшим ему титул герцога, а о вражде Сикста и Медичи он знал прекрасно, тем более что сильная Флоренция под боком Урбино его не устраивала, да и унижения в Вольтерре он не простил.

Некоторые историки полагают, что Монтефельтро лично инкогнито появился во Флоренции, координируя участников заговора, но документальных подтверждений этому нет.

Монтефельтро оказался умнее всех. Пока заговорщики рисковали жизнями, он отсиделся в Урбино, а на вопрос о своем войске очередной раз пожал плечами:

— А я откуда знаю, что они там делали? Дисциплина в наше время никуда не годится, меня не спросили и пошли. То, что там были мои отряды, не значит, что я их послал.

Чуть позже выяснилось, что граф Монтесекко в своих показаниях назвал герцога Урбинского как одного из организаторов заговора. Но Лоренцо де Медичи лично вычеркнул имя Монтефельтро из документа, Флоренция была не готова к противостоянию с сильным военным противником, ситуация и так складывалась сложная, несмотря на личные чувства, Лоренцо не мог рисковать республикой.

Один из главных заговорщиков остался в тени, выйдя на свет лишь 600 лет спустя.

Когда слухи о провале заговора и о повешении архиепископа прямо в «униформе» дошли до папы Сикста, тот был близок к инфаркту.

Сикст IV издал Папскую буллу, отлучающую от церкви Лоренцо де Медичи, а вместе с ним и всех граждан Флоренции.

Посол Флоренции при папском престоле был взят под арест, а Сикст направил во Флоренцию своих представителей с требованием к городу выдать Лоренцо де Медичи для предания суду за святотатство, богохульство, оскорбление церкви, убийство архиепископа Пизы и ряд других грехов.

Лоренцо был объявлен «отлученным от церкви, преданным анафеме, достойным скверны грешником и святотатцем, не заслуживающим доверия и лишенным духовного права волеизъявления».

В столь же сильных выражениях были подвергнуты проклятию гонфалоньер и члены Синьории, «вся собственность которых конфискуется в пользу церкви, дома сравниваются с землей, и любое место проживания признается непригодным для такового. Вечный им позор».

Отдельным указом папа предписывал конфисковать все активы Медичи в Риме, включая банк. Выданные им кредиты аннулируются и погашаются.

Граждане Флоренции встретили Папскую буллу насмешками, выдавать Лоренцо де Медичи никто не собирался.

Епископам Тосканы тоже не понравилось массовое отлучение, и они созвали собор во Флоренции, на котором было заявлено, что действия Синьории, направленные на защиту республики против заговорщиков, оправданны, после чего собравшиеся обнародовали свой указ, по которому папа отлучается от церкви.

Указ был отпечатан на первом в городе типографском станке, заработавшем всего лишь год назад, и распространен по всей Тоскане.

Таким образом, о нем узнало гораздо больше людей, чем о Папской булле.

Но дело стало приобретать серьезный оборот.

Разгневанный папа Сикст IV объявил Флоренции войну и призвал к себе в союзники неаполитанского короля Ферранте.

На помощь Флоренции вряд ли пришли бы серьезные силы.

Римский дом Орсини — родственники Клариче — призвали под ружье личную армию, но это была просто демонстрация вежливости. Милан, занятый собственными проблемами, мог направить во Флоренцию лишь символическое войско. Венеция считала, что Флоренция все равно проиграет, и ее помощь тоже была бы вежливо-символической. Оставалось рассчитывать только на герцога Феррары и его небольшой отряд наемников, который не смог бы противостоять силам папы и Неаполя.

В Тоскане тоже становилось неспокойно, участились грабежи деревень непонятно откуда взявшимися бандами, росли цены на продовольствие, и все чаще возникал шепот: а может, проще избавиться от главного виновника, и все наладится?

Но Лоренцо де Медичи исчез.

Некоторое время спустя в Синьорию поступило письмо из небольшого городка Сан-Миниато по дороге из Флоренции в Пизу:

«В опасных обстоятельствах, в которых оказался наш город, время для обсуждений прошло, нужны действия. Я решил с вашего одобрения отплыть в Неаполь немедленно, будучи уверен, что, поскольку главные усилия наших врагов направлены на то, чтобы погубить меня, то я, отдавшись в их руки, возможно, смогу вернуть мир моим согражданам-флорентийцам. Так как мне принадлежат и почести, и ответственность в размерах больших, чем у среднего гражданина города, то я и обязан служить Флоренции больше других, даже если тем самым я и ставлю свою жизнь в опасность. С этим намерением я и отбываю…

Может быть, Господу угодно, чтобы эта война, которая началась с пролитой крови моего брата и меня, тем же и закончилась. Я желал бы, чтобы моей жизнью или моей смертью, моим разорением или моим процветанием я мог бы послужить нашему городу…

Я уезжаю, полный надежды и моля Господа даровать мне милость сделать то, что любой гражданин в любое время должен быть готов сделать для своего государства.

Остаюсь готовым к услугам вашим светлостям, членам Синьории, Лоренцо Медичи…»

Современники рассказывали, что члены Синьории не могли сдержать слез, ведь отправился наш герой в Неаполь, прямо в логово врага, да еще и на галере, которую прислал за ним сам король Ферранте.

Что так напугало флорентийских руководителей?

После смерти короля Альфонсо в 1458 году королевство по завещанию перешло к его внебрачному сыну Фердинанду I, отрицательные качества которого перевешивали все его достоинства. Покровительствуя искусству, он одновременно вел развратный образ жизни, отличаясь жестокостью и злопамятством, изобретая все новые и новые орудия пыток.

Однажды гостивший во Флоренции Фердинанд посетил монастырь Святого Аполлония. И в монастырской трапезной долго стоял перед огромной фреской Андреа дель Кастаньо, изображающей евангельскую сцену Тайной вечери, когда в Великий четверг Христос в последний раз собрал своих учеников.

Все персонажи на картине сидели по одну сторону большого стола, исключая Иуду, который противопоставлялся апостолам и сидел напротив них.