Эммануил Беннигсен - Записки. 1917–1955

Уже давно в «Сосиедаде Филантропика Паулиста» шли разговоры о покупке дома для приюта стариков, но денег на это было слишком мало. Однако, еще в первой половине 1950 г. Малинку попросили написать письмо А. П. Разгуляеву, работавшему в Бразилии уже давно и за последние годы составившему себе крупное состояние на кофейных плантациях в Паране. Малинка просила его купить дом для приюта; отозвался он не сразу, но зато ответ был положительный, и в первой половине 1951 г. после довольно долгих поисков дом и был Разгуляевым куплен. Несомненно он был невелик — больше 10 стариков поместить в нем невозможно. Однако, Разгуляев заявил, что, если дело разовьется, то он купит для приюта другой, более поместительный дом. Сейчас в доме 6 стариков, но есть еще несколько других кандидатов; идет дело пока благополучно, но поступлений только-только хватает на настоящий комплект призреваемых, а главное — все держится на Аркадии Селянинове и особенно на Малинке, и невольно задаешься вопросом, что станет с приютом, когда она уедет из Сан-Пауло. Пока что приют идет хорошо, на всех производит самое благоприятное впечатление, довольны им и старики, чему очень содействует и удачная заведующая, которую нашли в числе Д.П, Не знаю точно когда, кажется в январе 1951 г. исчез из Вилла Зелина некий доктор Попов, старик из числа Д.П., а через неделю его труп нашли в уже разложившемся состоянии около Жундиаи. Жена его получила из этого города письмо от него, что он кончает самоубийством. Попова я не только не знал, но даже не слыхал о нем до того, что о его смерти появились заметки в газетах. В Вилла Зелина, где настроение среди Д.П., вообще очень нервное, смерть Попова вызвала большое волнение, сряду в среде его знакомых стали говорить, что он убит коммунистами. Посыпались доносы в полицию, которая со рвением принялась за их проверку. Не буду приводить того, что мне по этому делу рассказывали: у меня создалось впечатление, что никаких сколько-нибудь серьезных данных, чтобы считать, что Попов был убит, установлено не было. Однако по одному из доносов был арестован один из священников русской церкви отец Валентин. Произвели у него обыск, продержали несколько дней, ничего против него не обнаружили и освободили. По-видимому, единственной его виной было, что он как-то перед тем не одобрил в частном разговоре погромной проповеди, произнесенной в церкви другим священником, тоже из числа Д.П.

После этого через некоторое время мне сообщили, что в каком-то маленьком листке в Рио была напечатана статья, в которой к делу о смерти Попова было припутано и мое имя. Рассказывалось в ней о коммунистических организациях и о русском шпионаже, и обвинялись в нем русские кружки в Рио, существующие уже больше 20 лет и, в частности, председатель Русского клуба Вальденбург. Клуб этот был всегда организацией аполитической, а Вальденбург был правых взглядов, тем не менее, его обвинили, что он возглавляет в Рио советский шпионаж. В статье было указано также, что Вальденбург, которого я лично никогда не знал и с которым не переписывался, ездил в Сан-Пауло получать инструкции от меня, как главного агента Сталина, и что Попов был убит по моим указаниям ему. Статья эта меня возмутила, и я по поводу ее советовался с юристами, которые мне рекомендовали, однако, никаких шагов по поводу ее не предпринимать. Мои знакомые — люди, безусловно, не левые — высказывали мнение, что статья, очевидно, инспирирована полицией и имеет целью вызвать меня на какие-нибудь заявления, которые дали бы материал для новых выпадов против меня. Было высказано и мнение, что причастно к этой статье и американское консульство, которое обросло агентами из числа Д.П. и которое тратит большие деньги на противорусскую пропаганду. В конце концов, я последовал этим советам и обошел эту статью молчанием.

Добавлю еще о Д.П., что они почти все приехали сюда крайне запуганными и с убеждением, внушенным им еще в лагерях в Германии и Австрии, что они должны немедленно доносить в полицию о всем мало-мальски подозрительном в отношении склонности к коммунизму. На этой почве возникали не раз прямо курьезные обвинения, когда коммунистами назывались люди ультраправых взглядов. Наряду с этим надо, однако, признать, что среди тех из Д.П., которые оставили Россию во время 2-й войны, вместе с враждебностью к Сталинскому режиму, сильны социалистические тенденции и притом левого течения, что и дает возможность создавать подчас самые странные обвинения.

Летом 1951 г. я прекратил, в общем, мою газетную работу, но за последний год написал три статьи. Одна из них — перевод, касающихся Бразилии страниц из описания адмиралом Головниным его путешествия в начале XIX века, уже напечатана в «Revista da Historia». Туда же сдал я недавно и другую, о происхождении славян. Третью статью, полемического характера, вызванную докладом украинца Борщака на Историческом конгрессе 1949 или 1950 г. в Париже о древней «Рутении» и послал в «Revue Historique».

В июне [1951] я получил из «Jornal de Debatos» письмо с просьбой присылать им статьи, на что я и ответил посылкой, кажется, двух статей. Кроме того, отправил я им и более крупную статью на конкурс, темой которого был поставлен вопрос: «Почему победит социализм?». Написал я еще две статьи для «Revista da Historia» и на этом, вероятно, закончится моя литературная деятельность: здоровье наше с Катей все слабеет, что и естественно — у нее учащаются приступы повышенного давления, а у меня усиливаются нелады в кровообращении на почве склероза.

Этим я и мог бы закончить мои записи за этот «отчетный год» [1953] и добавлю только, что в течение его, кроме обычной однообразной жизни стоит отметить только два небольших события. Первое — выставка константинопольских работ Измайловича, преимущественно внутренности Св. Софии, и второе — прощальный прием у Грудзинских, уезжавших обратно в Польшу. Мы искренно пожалели об отъезде этих милых людей.

Наши молодые у нас бывали это время наездами (или точнее «налетами», ибо они все это время почти исключительно летали). Еще летом 1952 г. в Рио был международный «симпозио» физиков, на котором Жорж был одним из секретарей и на котором он и А. Ватагин доложили результаты их перуанских наблюдений. Тогда же был решен вопрос о переходе Жоржа в «Centro de pesquisas fisical» и о его командировке на год в Боливию для наблюдений на горной станции Шакальтайа, над Ла-Паз, на высоте 5500 метров. Еще перед этим, в октябре 1952 г. он был командирован в Боливию С. Паульским университетом и проработал там до «симпозио». За это время они с женой дважды прилетали в С. Пауло на месяц-два, а после «симпозио» вернулись в Боливию через Буэнос-Айрес. Работа его свелась там, на первое время, главным образом, к установке новых, полученных из Соед. Штатов, аппаратов. Пришлось ему посидеть и в Рио, наблюдая за изготовлением там других аппаратов, которое без него не ладилось; в одном из них было какое-то нововведение, придуманное Жоржем. В январе 1954 г. Маргарита прилетела одна, и выяснилось, что Жоржу дается командировка в Европу и что им, следовательно, надо все ликвидировать в Боливии. В виду этого Жорж прилетел в начале апреля, оставив жену, чтобы все уложить и отправить в С. Пауло. Когда она, однако, вылетела сюда, была объявлена авиационная забастовка и она застряла по дороге более, чем на неделю в одном из боливийских городков. Командировка была дана Жоржу на год в Италию, на хороших условиях, которые, однако, в виду новых распоряжений министерства финансов оказались сильно ухудшенными. 25-го мая молодые наши уехали на «Julio Cesare», и сейчас в Риме, где Жорж и будет работать, убедившись лично, что лаборатории в Турине, Падуе и Милане оборудованы гораздо хуже. На этом я пока и заканчиваю мою сводку.