Александр Сидоров - В ожидании Апокалипсиса. Франкское общество в эпоху Каролингов, VIII–X века

В каролингскую эпоху не приходится говорить о каком-либо единообразии в организации внутримонастырской жизни. Для тех, кто бежал от мирской суеты, ключевую роль играло стремление к осуществлению аскетического идеала, сформированного еще восточными отцами-пустынниками в первые века христианства, а также желание обрести телесную и духовную близость к конкретному святому, ведь такая сопричастность дарила надежду на дополнительное заступничество перед Всевышним.

То и другое подразумевало заботу главным образом о личном спасении. Однако в VIII в. в духовной жизни франкского общества наметилось важное изменение. Представление о так называемой большой эсхатологии, которая относила посмертное воздаяние к концу времен, постепенно уступало место представлению о малой эсхатологии, предполагавшей, что душа человеческая предстает на Высший суд сразу после смерти тела.

Это напрямую коснулось монастырей, которые взяли на себя функцию посмертного поминовения. Для европейского монашества она будет оставаться едва ли не самой главной вплоть до XI в. В монастырях составлялись так называемые «Книги жизни» ( libri vitae ) или «Поминальные книги» ( libri memoriales ), куда заносились имена всех умерших членов общины, чтобы затем вечно поминать их в молитвах. Во время богослужений книги возлагали на алтарь, таким образом все братья, почившие и живые, в буквальном смысле слова продолжали участвовать в литургии.

В поминальных списках нашлось место членам королевской семьи и многим прелатам, а также мирянам, главным образом представителям аристократических семей, которые были особенно тесно связаны с конкретным аббатством и предпочли покоиться не в фамильных усыпальницах, но «среди тел монашеских». Наконец, усопшего поминали не только в его родной обители, но и во многих других монастырях, связанных между собой отношениями побратимства. Иногда таковых насчитывались десятки, что многократно усиливало «эффект коллективного заступничества». Монастыри, находившиеся в разных частях королевства, порой за тысячи километров друг от друга, постоянно обменивались «Книгами жизни». Таким образом, представление о Церкви как общине всех христиан обретало вполне зримые очертания.

Постепенное утверждение малой эсхатологии оказало серьезное влияние на порядок составления книг. С какого-то момента помимо имен в них стали заносить и дату смерти. Причем делалось это с максимально возможной точностью. Упоминался не только день, но даже час расставания души с телом. Для каролингской эпохи это едва ли не единственное точно фиксируемое событие в биографии конкретного человека, включая королей. День рождения, столь значимый для людей Нового времени, в Раннее Средневековье никого не интересовал. Покинуть этот мир было куда важнее, чем прийти в него, ибо смерть как раз и являла собой подлинное рождение к новой жизни с ее вечным блаженством или вечными муками.

О внутренней организации подавляющего большинства монастырей VIII в. известно ничтожно мало. Выбор того или иного устава во многом зависел от личных предпочтений основателей или аббатов. В каролингскую эпоху, разумеется, имели представление о распорядках, установленных святыми отцами восточного и западного монашества, такими как Антоний, Василий, Пахомий, Колумбан или Бенедикт. В реальности в каждом монастыре царили собственные порядки, традиции и правила жизни, определявшие все, вплоть до деталей рациона. Иногда их записывали, как в Санкт-Галлене при аббате Хартмуде в 870-х гг., но чаще они существовали в устной форме, в качестве обычая и повседневной практики, сохранявшейся на протяжении поколений. Более того, именно «обычай места» имел для монахов приоритетное значение. Именно его защищали насельники, активно сопротивляясь любым попыткам навязать извне чужой устав или только одну возможную его трактовку.

В последней трети VIII и особенно в первой трети IX в. Каролинги в рамках своей унификаторской программы предприняли ряд попыток к повсеместному внедрению во франкских монастырях устава св. Бенедикта. Людовик Благочестивый, если верить анонимному автору его жизнеописания, даже пытался использовать для этой цели странствующих монахов, которые «всю жизнь ходят туда и сюда по монастырям». Император требовал от них деятельного участия в распространении бенедиктинского устава во всех мужских и женских аббатствах, куда тех заносила судьба. Но эти усилия лишь отчасти увенчались успехом.

Этой политике активно сопротивлялись даже крупные имперские аббатства. «Не по одной дороге от правила с одним-единственным направлением можно достичь небес и царствия Божьего. Поскольку оно находится внутри нас, позволительно одним так, а другим иначе восходить. Ведь Бог во всяком сословии людей отличит своих», [16] Перевод с латинского Н. Ф. Ускова. — еще в середине XI в. возражал санкт-галленский хронист Эккехард тем, кто стремился реформировать его обитель. А двумя столетиями раньше в обширной библиотеке Санкт-Галлена хранилось целых девять томов, содержащих «древние правила» и «правила святых отцов». Справедливости ради нужно отметить, что сам Бенедикт рассматривал собственный устав как своего рода рамочную конструкцию, как общий свод правил и не настаивал на строгом его исполнении, но оставлял за аббатами право на его адаптацию к условиям и реалиям конкретного места. Наконец, следует учитывать еще одно обстоятельство. В каролингскую эпоху еще не сложились иерархически структурированные институциональные вертикали, способные интегрировать в себя отдельные монастыри. Таковые возникнут не ранее XII столетия и станут основой для формирования могущественных монашеских орденов.

С конца VIII в. в каролингских аббатствах началась целенаправленная работа по созданию и внутренней консолидации собственного сакрального пространства. В отдельных обителях появлялось все больше реликвий и святых мощей, что увеличивало престиж конкретной общины и гарантировало ей приток паломников. Примерно тогда же настоятелей стали хоронить отдельно — не на братском кладбище, но внутри аббатской церкви, поближе к алтарю и телам святых. По сути, возникали целые мавзолеи — место памяти и почитания для следующих поколений монахов. В связи с этим в аббатствах развернулось широкое строительство. В Лорше, Фульде, Сен-Дени, Сен-Медарде, Сен-Рикье, Корби и многих других монастырях появились новые церкви, значительно превосходившие по размерам предыдущие.

Рост самосознания отдельных монашеских общин выразился в формировании собственной историографической традиции, чего не знала предшествующая эпоха. Возникают бесчисленные жития отцов-основателей, реальных, как в Райхенау и Фульде, или легендарных, как в Санкт-Галлене и Сен-Дени. Во многих монастырях появились свои анналы, «осваивавшие» христианское время при помощи исторических фактов, значимых для жизни конкретной общины. В иных монастырях, таких как Сен-Вандриль и особенно Санкт-Галлен, и вовсе составлялись пространные хроники, в которых излагалась исключительно история обители и описывались деяния ее аббатов. Аналогичные процессы шли и в некоторых крупных епископских центрах, таких как Мец, Верден или Равенна. Речь идет, разумеется, не о подлинной истории, но о заново «сконструированной» памяти. В ней немало места отводилось легендарным настоятелям, реликвиям, чудесам, а также земельным пожалованиям и дарованным государственной властью «свободам», которые обосновывали претензии обители на особый статус и защищали ее имущественные и правовые интересы.