Маргарет Римшнейдер - От Олимпии до Ниневии во времена Гомера

Что же заставляет Одиссея так фантазировать, и не только на этот раз, но и каждый раз, как он начинает какую-либо историю? Ему это просто доставляет удовольствие. Во всяком случае, так считает Афина, которая, приняв свой истинный облик, обходится с ним ласково и высмеивает за то, что он ее не узнал. Действительно, сказка, придуманная Одиссеем, была очаровательна.

Кто еще может столь умело сочинять морские небылицы, как не тот, кто вырос у моря и чувствует себя на палубе корабля как дома? Мы не собираемся придавать слишком большое значение этим легендам: ни «рассказу об Ионе», ни выдумкам Гомера. Но едва ли существует в истории другой такой период, когда люди фантазировали бы с таким наслаждением, как VII в. до н. э., который стал нам столь близким и понятным. И лишь филологи виноваты в том, что мы не носим нашего Гомера в кармане и не читаем как увлекательный роман, а взираем на него с почтением, как на памятник, не испытывая никакого желания вновь и вновь возвращаться к произведению этого поэта.

Во II тысячелетии до н. э. на Средиземном море преобладали два резко отличающихся друг от друга типа судов: египетские и морских народов. Египетские корабли явно происходили от речных судов, для которых была характерна малая грузоподъемность. Судя по их конструкции, можно было сделать вывод о недостатке в стране дерева. Длинных балок не было, и приходилось сшивать борта кораблей из коротких досок. Это делало их массивными, но отнюдь не устойчивыми, и, чтобы увеличить их прочность, борта укрепляли канатами.

Индоевропейские морские народы, которые на своей северной родине никогда не видели судов, быстро переняли восходящий еще к доисторической эпохе тип кикладских [20] Киклады — группа островов в Эгейском море, расположенная вокруг «священного» острова Делос. — Прим. ред. кораблей и усовершенствовали его. Меньше всего мы знаем о критских кораблях, которые нас чрезвычайно интересуют, ибо античные историки постоянно рассказывают о морском могуществе Крита. Достоверно мы знаем только то, что критские суда были похожи на корабли морских народов.

В I тысячелетии до н. э. различные народы стали заимствовать полезные сведения друг у друга. Отличия в технике теперь обусловливаются не столько национальными особенностями, сколько целесообразностью. Существовали тяжелые бесформенные, но добротные грузовые корабли, хозяевами которых были главным образом финикийцы, а также пиратские и военные суда.

Финикийцы и сами не прочь были иногда заняться морским разбоем, но в отличие от жителей своей колонии Карфагена они не были воинственны. Финикийцы заимствовали у египтян неудобные для военных действий, но легко управляемые паруса с двойными реями, а у морских народов — конструкцию кораблей, остов которых состоял из киля и шпангоутов. Такие суда обладали большей легкостью, и борта их были более упругими в отличие от египетских, сшитых из коротких толстых балок. Однако для них требовалось особой породы дерево. При постройке торговых кораблей финикийцы предпочитали закруглять линию киля (подобный тип киля мы видим на изображениях критских кораблей II тысячелетия до н. э.) и сооружать не особенно крутые штевни, завершающиеся спереди лошадиными головами, а на корме рыбьими хвостами. Шпорообразная оконечность киля не имела военного значения. Короткие широкие суда хорошо держались на воде и лучше сохраняли избранное направление.

На одном из рельефов из Каратепе изображено торговое судно, очень напоминающее финикийское. Его парус не растянут между реями, а подтянут вверх, так, что свисает с одной реи. Такое расположение парусов встречалось только у военных кораблей. У корабля из Каратепе, так же как на судах морских народов, штевни заканчиваются не лошадиной головой и хвостом, а лебедиными или гусиными головами. Не исключено, что знаменитые корабли Тарса занимали промежуточное положение между обоими типами кораблей. Благодаря этому они далеко не всегда становились добычей морских разбойников. Украшения штевней связаны с национальной принадлежностью кораблей. Геродот сообщает, что лошадиная голова на штевне корабля, прибывшего в Африку, давала основание считать его финикийским; и в самом деле, на ассирийских рельефах мы видим лошадиные головы и хвосты у кораблей, изготовленных в Тарсе. Гомер описывает, как правило, военные корабли, сильно напоминавшие по конструкции суда филистимлян. В отличие от торговых судов у них совершенно прямой киль и жесткие прямые штевни, которые Гомер сравнивает с рогами быка. Для груза оставалось мало места, поэтому сокровища Одиссея и были спрятаны под скамейками гребцов. Все внимание уделялось скорости: ясно, что острый и высокий передний штевень оказывает воде меньше сопротивления, чем широкий и закругленный у торговых судов, для которых скорость не была основным качеством.

Чтобы пассажиры не мешали гребцам, на кораблях делали переднюю и заднюю полупалубы. Места на задней считались более почетными. Там находились капитан и гости. Корабль имел всего одну рею, которую поднимали с помощью каната, так как спущенный парус, закрепленный между двумя реями, мешал бы военным действиям. Киль гомеровских кораблей был снабжен шпорой. Это подтверждается тем, что судно всегда подтягивали к берегу вперед кормой. Следовательно, перед тем как причалить, кораблю приходилось поворачивать носом к морю: это было неудобно, но необходимо, ибо иначе шпора ушла бы глубоко в прибрежный песок.

Военные корабли были намного изящней, чем неуклюжие торговые суда, у которых ширина составляла почти треть длины. Они должны были наводить страх на противника своей скоростью. Так, по-видимому, выглядели корабли закаров, которым царь Библа выдал египтянина Ану-Амона, мало заплатившего за драгоценную древесину для барки. Мы уже упоминали эту забавную историю, которая произошла приблизительно в 1000 г. до н. э. Египтянин испытал панический ужас перед людьми из Дора, имевшими основания расправиться с ним, ведь он возместил недостачу золота, украденного его собственными людьми, захватив сокровища с одного из их кораблей. Царь Дора не захотел компенсировать его пропажу, так как, естественно, не желал разбираться в том, кто из египтян покусился на добро своих соплеменников, даже если это происходило в его гавани. Ану-Амон сделал это сам. Нам, к сожалению, неизвестно, как Ану-Амону удалось спастись от преследования закаров.

Хотя для обозначения кораблей повсюду в античном мире употреблялись индоевропейские названия, это вовсе не означало, что корабли появились с севера и только в конце II тысячелетия до н. э. На севере вплоть до появления норманнов судна строили без киля и шпангоутов. Филистимляне, закары и дануны были родственны хеттам из Хаттусиля и, подобно им, много столетий населяли восточную Малую Азию. Трудно сказать, что побудило их к мореплаванию. Они вынуждены были заниматься земледелием, и, может быть, море напоминало им своим однообразием и просторами покинутую когда-то степь, где преуспевает лишь тот, кто хорошо держится на коне. Это было давно, но какое-то смутное воспоминание томило кочевые народы, сразу же полюбившие море. Финикийцы были неплохими, но в известной степени вынужденными мореплавателями, так как волею судеб оказались оттесненными к морю. Примечательно, что персидский царь Дарий поручил командование своим морским флотом не сирийцу, а киликийцу по имени Свеннесис.