Маргарет Римшнейдер - От Олимпии до Ниневии во времена Гомера

Ортостаты ассирийцы заимствовали у хеттов, у которых они стояли на открытом воздухе, и перенесли в свои дворцы. Это все равно что взять сборник народных легенд, украсить его драгоценностями и превратить в молитвенник для личного употребления. Мы позволили себе такое сравнение, потому что для обоих случаев характерно приукрашивание.

На Переднем Востоке у привратных башен проходила вся общественная жизнь. Здесь находился рынок и отправлялось правосудие. Чтобы предохранить от разрушения нижнюю часть ворот — она больше всего страдала от скопления людей, — на глубоко загнанные в землю каменные блоки устанавливали известняковые плиты, вдавливая их в стену. Эти плиты, или ортостаты (букв, «прямостоящие»), так и просились, чтобы их использовали как украшение. Они дошли до нас в большом количестве, и изображения на них дают богатейший материал о жизни того времени. Но из-за непрочности никому и в голову не приходило украшать ортостаты выдающимися произведениями искусства. К тому же стены были настолько длинны (взять хотя бы стены ворот, имевшие форму прямоугольника), что для их украшения следовало изрядно поработать, да и сюжетов на такую плоскость не всегда хватало. Поэтому обычно каждое следующее изображение повторяло ранее сделанное, что отнюдь не способствовало совершенству рельефов. Но не художников следует винить в плохом качестве этой местами ужасающе примитивной работы. Причина здесь в скаредности «отцов города», препоручавших массовое производство украшений людям, которые не были даже хорошими каменотесами и, по всей видимости, работали в темпе, несовместимом с подлинным искусством. В Тель-Халафе можно хорошо проследить, как снижалось качество работы по всему ряду изображений, особенно в его конце. Странно только, что археологи принимали гротескные носы и развернутые ступни — результат неряшливой работы — не только за признак принадлежности памятников к сирийско-хеттскому искусству, но и на этом основании даже относили эти фигуры к арменоидной расе. Разве придет кому-нибудь в голову мысль по детскому рисунку устанавливать признаки расы, к которой относился мальчик, выполнивший рисунок? Для того чтобы делать такой вывод, надо выбрать изображения, качество которых позволяет правильно судить о модели. Таковы, например, прекрасные рельефы Арараса в Кархемыше. Веселые изображения, украшавшие стены дворцовых и городских ворот, с точки зрения их художественной ценности можно сравнить лишь с гравюрами средневековых иллюстрированных библий.

Сцены на ортостатах не имеют между собой никакой внутренней связи. Все, что попадало в поле зрения мастера, наносилось на стену в той же произвольной последовательности: бытовые эпизоды соседствовали с культовыми; фигуры большого размера находились рядом с мелкими, продольные — рядом с поперечными. Потомки часто разрушали эти постройки, используя их как источник строительных материалов. Но бывало и так, что, желая изобразить себя самих или что-нибудь по своему вкусу (не часто, но и такое случалось), мастера сбивали прежние рельефы и создавали новые, не обращая внимания на то, что из-под них проглядывали иногда львиные лапы или остатки прежних фигур. Если фрагмент не успевали завершить — в период войн происходила быстрая смена династий, — то плиты, казавшиеся слишком большими, сверху срезали, дальнейшая работа прекращалась и изображаемые фигуры оставались без головы. Правда, так поступали только хетты, не заботившиеся о качестве произведений искусства.

Ассирийцы, переняв моду на ортостаты, использовали их, однако, не для увеселения рыночной публики. У них рельефы исполнялись выдающимися художниками и служили лишь одной цели — прославить деяния царя и его приближенных как в области культа, так и на полях сражений. Ассирийские рельефы шли вдоль внутренних стен дворцов, изображая события, подобно анналам, в строгой последовательности и поясняя их текстом. Мы видим здесь то же отличие, с которым столкнулись при изложений исторических событий: жизнь ассирийских царей и смысл всей их деятельности предстают как цепь грабительских походов, которые они с той же холодной объективностью описывают в текстах и изображают на рельефах.

Тем не менее и у ассирийцев все сильней проявляется склонность к жанровым сценам. Картины сражений сменяются изображениями лагерной жизни: наряду с царями мы видим здесь и простых солдат. Парень расстилает в палатке постель офицеру, повара готовят пищу, конюхи чистят лошадей, маркитантки развлекаются с солдатами, танцуя, играя на музыкальных инструментах и устраивая маскарады. Такие изображения, однако, встречаются нечасто. Там, где ужасы войны отходят на второй план, появляется интерес к технике форсирования рек или способам добывания огромных каменных глыб из каменоломен.

Между ассирийскими дворцовыми и народными хеттскими рельефами существует заметная качественная разница. Но если не смешивать черты стиля и качество памятников, то и те и другие рельефы имеют одну общую тенденцию. Они заменяют еще не развившуюся живопись, и поэтому именно здесь проявляются черты, свойственные барокко. В ассирийских рельефах лучше всего заметен переход от монументального, неподвижного к более свободному и живому изображению. Для изображений Ашшурнасирпала характерен еще строго симметричный, парадный связанный с культовыми представлениями стиль; даже в сценах охоты, где дарование ассирийцев проявилось наиболее ярко, сохранялось что-то застывшее. Но уже для художников Саргона характерны более мягкие и свободные черты и новые, связанные с жизнью темы. Постепенно от Синаххериба до Ашшурбанипала, временем которого заканчивается ассирийское искусство, отдельные сцены становятся все насыщеннее, а фигуры все меньше. Благодаря этому раздвигаются рамки пространства, возникает связь между отдельными сценами, и художник приобретает свойственную живописцу способность одновременного видения всех деталей оживающего изображения. Конечно, ассирийцы так и не обрели настоящего чувства пространства. В этом их намного превосходили хетты. Даже в самых примитивных рельефах из Тель-Халафа, Самала или Каратепе больше воздуха и пространства, чем в наиболее удачных сценах охоты у ассирийцев. Если у хеттов бежит собака, то она действительно бежит на фоне узкого и длинного поля. Летящая птица по-настоящему летит, так как изображена парящей над пустым пространством по верхнему краю высокой плиты. Великолепные скачущие ассирийские кони в противоположность этому кажутся застывшими в воздухе, потому что фон выбран неудачно.