Маргарет Римшнейдер - От Олимпии до Ниневии во времена Гомера

Когда хотели сберечь дорогие бронзовые сосуды, их заменяли глиняными копиями, но бывало и наоборот: в металле воспроизводились глиняные заготовки такого рода украшений. Их, конечно, нельзя было отливать вместе с сосудом: фигурки изготавливались отдельно, а затем их прикрепляли к сосуду шипами. Гомер очень точно описывает этот процесс:

Головы быков, служившие ручками глиняных сосудов, оказались пригодными и для тяжелых бронзовых котлов. Шипы, снабженные для надежности сверху тремя лепестками, напоминали птицу с распластанными крыльями и хвостом. Меньше всего гармонировали они с бычьими головами. Естественно приходила мысль, почему бы не использовать здесь изображение человеческой головы. Правда, такую головку, особенно если ее крепить лицом наружу, не так удобно держать в руке, как голову быка. Но ведь ее можно повернуть и на спине прикрепить ушко с продетым в него кольцом. В такое кольцо можно вставить палку, чтобы легче было нести тяжелый сосуд. Так появились ушки с крыльями. Нам может показаться странным то или иное произведение древнего искусства, но прежде всего следует все же пытаться выяснить причины, которые привели к их возникновению. Прямолинейная схема развития не может нам в этом помочь. Новые направления в искусстве возникают именно в поворотные моменты, на стыках противоборствующих тенденций. Отражающиеся в содержимом котла головки, устремленные вверх фигурки, оживляющие его наружную стенку (на одном из котлов изображена группа охотников с собаками, заглядывающая внутрь), — все это производило очень живописное впечатление. В то время вряд ли кому пришлась бы по вкусу простая гладкая ножка светильника. С карабкающимися же по ней или сидящими у ее основания животными подставка в виде человеческой фигуры создавала совершенно иную игру света и тени, впечатление постоянного движения и ощущение пространства.

Ту же причудливую игру света находим мы в поэмах Гомера, например в сверкании лысины прикинувшегося нищим Одиссея и бликах, отбрасываемых золотым светильником в руках Афины. Только при более широком подходе к явлениям культуры можно установить общие закономерности ее развития. Живописность гомеровских описаний находит соответствие в изобразительном искусстве с его пестротой красок и мерцанием света. Котел с простыми, но прекрасными формами показался бы в VII в. до н. э. бедным и невыразительным. Но что бы сказал грек эпохи Перикла о ложе, на котором спали финикийские и урартские цари и, конечно же, ночевал Ахилл в своем походном жилище? Оно было сделано из дерева, слоновой кости и драгоценных металлов, украшено цветными камнями и раковинами. Глаза буквально разбегались от этого обилия украшений, и нельзя было охватить всю вещь в целом. Даже инкрустации из слоновой кости отличались от позднейших гемм: их подкрашивали красной и черной краской, покрывали местами позолотой, цветы и листочки на них изготовлялись из крошечных кусочков стекла, а волосы — из золотых нитей. Не каждый мог позволить себе подобное украшение. Но любой предмет домашнего обихода поражал в те времена обилием украшений, тщательной отделкой деталей и пестротой красок. Чем богаче был оформлен предмет, тем больше ценился. На кресле Пенелопы мы находим даже имя его создателя Икмалия. Описывая это кресло, Гомер называет материалы, которые его украшали, — серебро и слоновую кость. Подбор, но нашим представлениям, ужасающий. Но наш вкус в этом отношении диаметрально противоположен представлениям классической Греции. Нам ближе резные украшения поздней готики или кубки XVII столетия.

Классическая археология называет описываемое нами время периодом ориентализации и архаики. Это понятно, если подходить к нему с позиций эпохи Перикла. Но если рассматривать историю греков от ее истоков, едва ли можно найти более неудачную терминологию. «Архаичный» значит «древний», но Гомер был современен по отношению к своей эпохе и в этом отношении превзошел все последующие столетия. Архаический стиль также стремился быть современным, независимым, революционным. Он брызжет жизнью, для него характерна вечная молодость. Греки надолго отстали в своем развитии, и им приходилось наверстывать упущенное. Другие народы к этому времени уже испробовали и во многом израсходовали свои силы. Гомер хорошо это понимал.

Его Ахилла называют всегда «солнечным», как называют «солнечным» ребенка, беспечно разбрасывающего свои игрушки. И только боль, подобно набежавшему облачку, омрачает его постоянную веселость. Но никто больше самого Гомера не удивился бы такой характеристике Ахилла, единственного из его героев, поведение которого почти преступает границы допустимого. Можно ли назвать «солнечным» Ахилла, убивающего Ликаона? Его в этот момент нельзя даже назвать героем; он просто мстителен:

Затем Ахилл кричит, бросая труп юноши в реку:

О многом у Гомера можно спорить, но только не о том, что он и его герои солнечны, архаичны или даже наивны. Скорее они опасны, как и все было опасно в то время. Чувство страха было необходимым дополнением к патриархальной созерцательности. Гомера и его время можно сравнивать только с Шекспиром и его эпохой.

Старый болтун Полоний, снаряжая в путь своего сына, преподносит ему свод плоских жизненных правил, как будто позаимствовав его из «Повести об Ахикаре». Он умирает не слишком героической смертью, пронзенный шпагой Гамлета, уличившего его в подслушивании. Образ Гамлета с характерной для него раздвоенностью мог бы соблазнить Гомера. Собственно говоря, мы встречаем у него только такие характеры, возьмем ли Гектора, Агамемнона, Одиссея или Пенелопу. К сожалению, ученые и переводчики упростили их так же, как археологи и историки — «век архаики». Если же мы освободимся от искаженных представлений, то не найдем для этого века более подходящего и емкого имени, чем имя Гомера.