Галина Данилова - Возникновение феодальных отношений у франков VI–VII вв.

В этих препирательствах Сигеберта с варварскими воинами, вызванными им из-за Рейна, еще ярче выступает борьба старого варварского строя военной демократии с зачатками государственности, которые проявляет Сигеберт. Он заставил этих воинов уйти обратно за Рейн, но не смог уберечь от их ярости население, жившее в окрестностях Парижа. Григорий Турский писал: «Деревни, окружавшие Париж, они жгли, грабили дома, забирали людей в плен. Король заклинал их, чтобы они этого не делали, но не мог преодолеть ярости племен, пришедших из-за рейнских областей» [855] Ibid. .

Любопытно то, что Григорий Турский, при всей антипатии к Сигеберту, отмечает его попытку воздействия на варварские племена с целью предотвратить грабеж и насилия, которые они производили. Но попытки эти оказались безуспешными, т. к. варварские племена, прибывшие из-за Рейна, не привыкли ни к послушанию, ни к дисциплине в строю, а представляли собой типичные варварские орды, жаждущие грабежа и добычи. И франкские короли прекрасно понимали, что вызванные ими на помощь против своих собственных братьев варвары из-за Рейна будут грабить и убивать франкское население, ни с чем не считаясь. Тем не менее они (короли) их все-таки вызывали, когда им это казалось нужным для сохранения или приобретения власти. Грабеж и насилие — вот те методы, которыми пользуются все франкские короли эпохи Меровингов, начиная с самого Хлодвига, с именем которого было связано завоевание франками Галлии и создание «большого франкского королевства».

Тот же Григорий Турский вынужден отметить, что к тем же методам грабежа и насилия прибегает и Хильперих, когда ему понадобилось снова идти войной против Сигеберта в Австразию. Вступив на территорию Реймса, он, как говорит Григорий Турский, «…двинул свое войско и дошел до Реймса, все сжигая и разрушая» [856] Greg. Turon . Historia Francorum, 1. I, IV, p. 229. .

Погромы и пожары сопровождались страшными грабежами. Отсюда трудно поставить грань между тем, где в эту эпоху кончается варварство и начинается цивилизация. В войнах явно превалирует варварство. Такие необузданные натуры, как натура Хильпериха (или его брата Сигеберта), еще стоят по существу в том варварском мире, в котором война и грабеж были главными средствами к жизни.

Григорий Турский пишет: «…узнав об этом, Сигеберт снова призвал те племена, о которых мы упоминаем выше, и двинул их против брата, решив с ним покончить» [857] Ibid. .

В погоне за Хильперихом Сигеберт нарушает им же скрепленный договор о невступлении в Париж и входит в него. Военные действия между братьями и их отрядами принимают все более напряженный характер. Сигеберт все более теснит Хильпериха, которому приходится защищаться и отступать. Был убит его сын Теодеберт, стоявший во главе больших вооруженных сил франков. Силы эти были частично разбиты войсками Сигеберта, частично разбежались [858] Ibid, t. II, VII, p. 229–230. . Хильпериху приходилось плохо. Но его жена Фредегонда подослала к Сигеберту наемных убийц, которые изрезали его отравленными ножами, и он умер [859] Ibid. .

Братоубийственная война и борьба за земли на этом не прекращаются. В борьбе оказался убитым и сам Хильперих (убитый, правда, во время охоты, но народная молва называла и здесь имя его жены — Фредегонды).

Дальнейшее течение борьбы связано с именами королев: Брунгильды и Фредегонды. Закончилась борьба на этом этапе уже при сыне Хильпериха и Фредегонды Хлотаре II (613 г.), снова получившем власть над всей землей франков. Но за время войн меровингских королей и королев в VI–VII вв. чрезвычайно выросла земельная собственность отдельных магнатов и военачальников в королевстве, а с ней и их стремление ограничить королевскую власть в своих интересах. Особенно на этом фоне выделяется нейстрийская знать, которая предъявила Хлотарю II ряд ультимативных требований и вынудила у него знаменитый эдикт 614 г., представляющий, по мнению некоторых буржуазных историков, самую раннюю «феодальную конституцию» в Западной Европе.

В делом эдикт Хлотаря II [860] См. приложение. является значительной уступкой в пользу церковных и светских крупных землевладельцев. Этот эдикт, как видно из его текста, еще более укреплял положение землевладельцев, закреплял за ними все те административные и судебные привилегии, которые они уже получили при прежних Меровингах (или захватили сами) [861] Chlotarii II. Edictus 614 An. Oct. 18 (M. G. H. Capitul. Reg. Fr. Boretius, t. 1). .

Эдикт Хлотаря II утверждал также давно уже требуемое местными феодалами право ставить графов на местах из числа земельных собственников данной земельной территории, а не из центра. Данный пункт эдикта укреплял положение местной землевладельческой знати, представители которой, по эдикту, должны были получить и власть графов на местах, и приращение к своей земельной территории в виде бенефиция, получаемого за службу графа от короля.

Особенные льготы и привилегии получили церковные феодалы. Они добились утверждения завещаний в пользу церкви от светских землевладельцев, утверждения компетенции церковных судов и обращения к этим судам клириков, что выделяло их на особое место в государстве. Епископы по эдикту могли свободно избираться клиром без вмешательства королевской власти (всё это, конечно, не свидетельствовало об ее укреплении). За магнатами закреплялись в наследственное пользование полученные ими когда-то от короны земли, чрезвычайно усилилась власть мажордомов, признавалась самостоятельность Австразии, Нейстрии, Бургундии. Предложения, выдвинутые нейстрийской знатью, в эдикте, получили значение для всего королевства Меровингов.

Эдикт как королевская грамота, имеющая силу закона, явно укреплял положение крупной землевладельческой знати на местах, служил делу укрепления растущего феодального класса.

Наряду с этим можно отметить, что наиболее ярко эдикт Хлотаря II отражает влияние духовенства в земле франков. В громадном большинстве пунктов эдикта не обходится без упоминаний о духовных лицах.

В 1, 2, 3, 4, 5, 7, 10, 11, 14, 15, 18, 19, 20, 21, 22 и 24-м пунктах эдикта упоминается о церкви или ее служителях (в 16 пунктах из 24).

Конечно, это указывает на высокий удельный вес церковной землевладельческой знати у франков. Значительное отражение имеет и светская знать, как мы указывали выше. Больше того, светская и духовная власть претендуют в эдикте на первенство перед королевской властью или, во всяком случае, на равенство с королевской властью. Это, например, отражает пункт 24-й эдикта, в котором указывается в едином плане на тех, кто имеет право отпуска рабов на волю. Сначала упомянуты «отцы церкви», потом светские правители — «благородные сановники» [862] «…magnis viris optematibus…» (Ed. Chloth. II, указ. изд. XXIV, p. 23). , а потом уже только названо (им самим) имя короля, который отпускает на волю «своих верных» [863] «…fidelibus nostris…» . Это последнее звучит в эдикте значительно скромнее, чем упоминание о двух первых категориях знати.