Йохан Арнасон - Цивилизационные паттерны и исторические процессы

Развитие системы государств, противоположной имперскому порядку, также могло зависеть от цивилизационных предпосылок. В данном случае особенно наглядным является контраст между Европой и Юго-Восточной Азией. Как часто отмечали историки, в домодерный период оба региона характеризовались высокой степенью политической фрагментации и этнического разнообразия. Но в Юго-Восточной Азии это не привело к появлению структурированной системы государств, сопоставимой с европейской 27 27 McCloud D. Southeast Asia: Tradition and Modernity in the Contemporary World. Boulder: Westview Press, 1995. . Культурные представления о царской власти и суверенности, по-видимому, служили основным препятствием для такого развития. Они способствовали появлению иерархизированной и неустойчивой сети частично пересекающихся государственных образований, а не постепенной консолидации центров с четко определенными границами. Но культурные ориентации, включенные в конструирование политических центров, воздействуют на динамику формирования государств также и на самом фундаментальном уровне. Они имели далекоидущие последствия для направления и скорости, а также и самоусиления или самоограничения данного процесса. В этом отношении интересные различия и параллели были проведены между Европой и Индией. Устойчивое сохранение многообразия политических центров, вовлеченных в более или менее активное соперничество между собой, было характерно для обоих этих цивилизационных ареалов, но, как утверждают Эйзенштадт и Хартман, соответствующие культурные рамки канализировали межгосударственную и внутригосударственную динамику в разных направлениях 28 28 Eisenstadt S., Hartman H. Cultural Traditions, Conceptions of Sovereignty and State Formations in India and Europe // van den Hoek A., Kolff D., Ort M. (Eds.) Ritual, State and History in South Asia: Essays in Honour of J. C. Heesterman. Leiden: Brill, 1992. P. 493–506. . Индийское видение государственности было менее ориентировано на унитарный центр и в большей степени совместимо с раздроблением суверенности между различными социальными группами и секторами. Эта тенденция к фрагментации политической сферы как таковой (не только ее территориальных форм) была, в свою очередь, связана с ограниченной суверенностью царской власти, которую заслоняла власть священнослужителей.

Следует сказать еще несколько слов о другой важной задаче: разграничении плюралистического подхода от представления о цивилизациях как замкнутых мирах с тем, чтобы теоретизировать взаимно формирующие контакты между цивилизационными комплексами. В данном случае ключевое значение имеет идея межцивилизационного взаимодействия. Впервые ее использовал в качестве основного понятия Арнольд Тойнби 29 29 Toynbee A. A Study of History. Vol. VIII–IX. Oxford: Oxford University Press, 1954. . Но когда он обратился к данной теме, он уже изменял свой проект таким образом, что его концептуальные основания оказались неопределенными. Наряду с проведением разграничения между взаимодействиями в пространстве и времени (известными также как ренессансы), Тойнби интересовали прежде всего те взаимодействия, которые привели к возникновению мировых религий. Последние он рассматривал теперь как новые и по существу надцивилизационные формы социальной жизни без объяснения причин выхода за первоначальные рамки своего исследования.

В дальнейшем два автора развили идею межцивилизационного взаимодействия в совершенно разных направлениях. С одной стороны, историк Уильям Макнил перенес фокус анализа на передачу навыков и технологий от одной цивилизации к другой. Он утверждал, что в решающий момент (более или менее совпадающий с возвышением цивилизации в единственном числе) взаимодействие с другими цивилизациями и обучение у них становились основным двигателем прогресса. Эта гипотеза была впоследствии применена к военным аспектам государственного строительства в Европе 30 30 McNeill W. The Pursuit of Power: Technology, Armed Force and Society since A. D. 1000. Oxford: Blackwell, 1983. , и ключевая стадия возвышения Запада могла тем самым рассматриваться как результат межцивилизационного развития. Но в конечном итоге акцент на обмене и передаче привел Макнила к преуменьшению автономии и внутренней связности отдельных цивилизаций и к выводу о том, что «изменения в радиусе действия и способности переноса» сетей коммуникации, которые «изначально объединяли человеческие общества» 31 31 McNeill W. World History and the Rise and Fall of the West // Journal of World History. 1998. Vol. 9. № 2. P. 223. , играли центральную роль в динамике глобальной истории. Интеракционистская концепция цивилизации в единственном числе тем самым преобладает над плюралистическим подходом.

Другая переоценка межцивилизационного взаимодействия, менее детальная, но более значимая в данном контексте, была намечена Бенджамином Нельсоном 32 32 Nelson B. On the Roads to Modernity: Conscience, Science and Civilizations. Totowa, NJ: Rowman and Littlefield, 1981. . В этом случае обсуждение основывается на четко выделенных плюралистических рамках, так что в центре внимания находятся «структуры сознания», которые Нельсон выделил в качестве центральных компонентов цивилизационных паттернов, не получивших должного рассмотрения в трудах Вебера. Следует добавить, что собственные утверждения Нельсона об этих структурах отражают некоторую двусмысленность относительно того, делается ли основной акцент на явных картинах мира или имплицитных проблематиках. Наиболее значимые сдвиги в структурах сознания вызваны изменениями в формах религиозной веры и выходом за их пределы. Хотя Нельсон нигде не дает четкого определения межцивилизационного взаимодействия, очевидно, что его интересуют в первую очередь контакты и влияния на этом уровне – взаимодействия преимущественно включают в себя или инициируют значительные изменения в структурах сознания. Они могут служить источником изменения существующих структур, образовывать с ними более или менее продуктивные сочетания либо обострять прежние латентные конфликты. Но типология взаимодействий Нельсона включает также и случаи отказа от столкновения или даже опознания интеллектуального вызова со стороны других цивилизаций, как китайское отрицание христианства в ходе контактов с Западом в период раннего модерна. Этот пример культурной закрытости контрастирует с инициированными Западом более поздними переворотами в структурах сознания основных незападных цивилизаций, включая Китай.

Но один из случаев межцивилизационного взаимодействия, по-видимому, произвел особое впечатление на Нельсона. В ряде своих работ он возвращался к происходившей в Западной Европе в XII–XIII веках трансформации, на которую оказало существенное влияние расширение контактов с другими культурными мирами. В рассматриваемый период формирующаяся западнохристианская цивилизация взаимодействовала с более развитыми византийской и исламской, а также с диаспорной иудейской цивилизацией, что усилило ее инновационный потенциал. Не менее важным являлось то, что были воссозданы элементы греко-римского наследия благодаря источникам, сохраненным византийской и исламской традициями. Эти взаимодействия с предшественниками и современниками содействовали взаимосвязанным структурным инновациям в западноевропейских обществах. Можно утверждать, что здесь действовала сложная динамика, включавшая в себя четыре революции: консолидацию католической церкви как «папской монархии»; возникновение самоуправляющихся городских коммун; «феодальную революцию», породившую новое определение прав и обязанностей; интеллектуальный прорыв, который изменил содержание и организацию научной деятельности 33 33 Wittrock B. Social Theory and Global History: Three Cultural Crystallizations // Thesis Eleven. 2001. Vol. 65. P. 27–50. . Но основной темой для Нельсона было начало «гражданских войн в структурах сознания» – поляризация веры и разума, которая была во многом обусловлена вкладом иных цивилизационных источников и проложила путь к эпохальной интеллектуальной революции схоластики Высокого Средневековья.