Олаф Брок - Диктатура пролетариата

Следует еще раз упомянуть, что столетия зависимости от своеволия власть имущих выработали в русском народе твердую к нему привычку. За революционные годы люди еще больше укоренились в этом мировоззрении, как будто окаменели в нем. Это проявляется, в частности, в обесценивании человеческой жизни и страданий ближнего – даже в интеллигентных кругах, в легкости, с которой большинство забывает о смерти и несчастье, во всяком случае, примиряется с ними, даже когда они затрагивают его родных. С пассивной покорностью, с некой фаталистической верой в то, что всегда можно найти выход и жить дальше, люди приспосабливаются даже к таким условиям, которые нас потрясают до глубины души, возбуждая в нас чувство справедливости и потребность в утверждении собственной ценности. Эта черта русского характера играет на руку большевикам.

Однажды вечером меня навестил мой молодой друг – блестяще образованный, скромный, трудолюбивый ученый-бактериолог. Всю войну он занимал ответственный пост на фронте, затем получил должность в одной из крупнейших столичных больниц. Окружающие любили и уважали его за честный труд и благородный характер. Теперь даже этот всегда спокойный жизнерадостный человек, стойко сносивший революционные потрясения и лишения, был встревожен. В конце концов это произошло: на моего друга тоже упала тень подозрения. Теперь он ждал, что его сместят с должности, то есть, что он окажется на улице. В чем же причина? Приведу наш разговор:

– Как Вам известно, некоторые рабочие недели отводятся у нас под различные сборы на благотворительные цели. Только что прошла «детская неделя». Процедура сдачи средств государственными работниками очень проста: у нас просто вычитают из зарплаты некую сумму неустановленного размера. А Вы знаете, что зарплата небольшая, поэтому мало кого радуют такие сборы, кроме того, мы не уверены, куда на самом деле идут эти средства. На недавнем собрании по поводу «детской недели» я и задал вопрос о том, кто стоит во главе сбора средств. Этого мне делать не следовало. Мне дали резкий ответ, что меня это не касается, но что я могу быть уверенным в том, что деньги пойдут куда надо. Сам тон сказанного дал понять, что я уже могу начать прощаться с должностью.

– Не может быть, чтобы они так поступили с Вами, это же не преступление… Разве никто из начальства не может вступиться за Вас? Или у Вас есть неприятели среди руководства?

– Нет, профессор, мой директор тут не поможет, хотя он и является одним из лучших людей, которых я только знал, и отношения между нами в высшей степени дружеские и доверительные. Здесь вмешались другие обстоятельства, тот самый произвол, который окружает нас повсюду. Есть и еще одна причина. Серьезные сокращения в бюджете оставили многих врачей без работы. Они пытаются выбить себе должность, подключая связи и плетя интриги против тех, чье место они хотят занять. И моей ситуацией тотчас же воспользуются: они просто ждали повода, я сразу это почувствовал.

– Получается, даже среди врачей нельзя говорить о профессиональном братстве?

– Увы, и во врачебных кругах встречается много нелицеприятного. Вы знаете меня много лет, профессор, знаете, что я не ненавистник евреев, но в такой ситуации будет честным признать, что в евреях сильнее, чем в ком-либо другом, проявляется отсутствие чувства чести и предательский дух.

Мой тихий кроткий друг, как и профессор-историк, как и ученый-византинист, не из тех, кто восстает против власти. Им свойственна уже описанная мною душевная черта: они покорно, не геройствуя, склоняются под ударами судьбы, как и большинство людей – до поры до времени. Нельзя забывать о том, что даже у обессиленного революционной бурей и нищетой человека терпение может иссякнуть. И, возможно, этот момент в интеллектуальных кругах скоро наступит. Неопределенность современной жизни, невзирая на немного улучшившееся материальное положение, скорее даже вследствие его, является невероятным испытанием для душевных сил, соизмеримым с волнениями революции и войны.

Сейчас, в мирные дни без сильных потрясений, когда улегся экстаз революционной бури, стало окончательно ясно, что ответственность за произвол лежит полностью на кровожадном правительстве, сеющем более чем когда-либо анархию и моральное разложение. Даже самый покорный житель страны должен осознать, что большевики бездумно упустили свой исторический шанс. Теперь можно смело вынести это заключение. Большевики не просто остановили движение к утверждению законного общественного порядка, оберегающего от произвола, – а к этой цели, созвучной естественному человеческому инстинкту, долгое время шли все разумные силы страны, большевики цинично растоптали все достигнутое и повернули развитие вспять. Играя классовыми теориями, классовыми инстинктами, классовой ненавистью на рынке социалистических утопий и бирже политических доктрин, спекулянты в открытую продали ключевые ценности, необходимые для получения главного капитала – цивилизованного общества – каким бы «пролетарским» это общество ни хотело быть.

Наблюдая за действиями русских олигархов и их пособников, невольно задаешься вопросом: где проходит граница между нормальным психическим состоянием и безумием? Если обратить взор назад, на бурный революционный период, и послушать рассказы очевидцев о неописуемой жестокости тех лет, то этот вопрос встает еще более остро. Сами русские часто его обсуждают.

Мне представляется, что могло бы получиться масштабное и перспективное исследование, если бы ученые собрали обширный и надежный материал для освещения психологии революции, пока еще живо поколение людей, так или иначе участвовавших в тех событиях. Пока нам мало известно о волнообразных процессах, которым подчиняется движение масс, периодах затишья и разрушительной активности в народе, но именно эти знания могли бы проложить путь к выделению такой отрасли науки, как «социально-духовная гигиена», заслуживающей особого внимания общества.

Меня (хотя я не специалист) поразило сходство между экстатическим состоянием, наблюдающимся в моменты безумия, и общим настроением, на долгие революционные годы охватившим большие группы населения в России. Рассказы о тех годах вызывают ассоциацию с диким экстазом, состоянием «вне себя», когда нормальные ценности, такие как чужая или даже собственная жизнь, уходят на второй план или просто стираются и когда люди – по аналогии с душевнобольным – в беспамятстве крушат предметы или, ослепленные страданием или наслаждением, истребляют все на своем пути. Большевики с марксистской ловкостью обернули в свою пользу это экстатическое состояние – не психоз, а скорее невроз, как сказал знаменитый Иван Павлов в беседе: «Самые низменные человеческие инстинкты – вот какую черту душевной и эмоциональной жизни они взлелеяли и поставили во главу угла».