Олаф Брок - Диктатура пролетариата

А сейчас?

Картина, предстающая перед нами, а вернее, ощущаемая нами, несет только ужас.

Я не говорю о том, что критика и общественное мнение находятся под более строгим запретом и преследуются более чем когда-либо, ни об истреблении так называемого идеалистического мышления, при котором цензура пресекает все, что может «пробудить религиозные мысли». Об этом – позднее. Деспотия и безумие, эти тягловые лошади в упряжке современной России, утянут ее в бездну.

Я говорю о практических сторонах повседневной жизни. Именно они беспрестанно напоминают о том, что высокие нормы поведения стерлись, испарились. Кажется, что большевики, захватившие монополию на общественное мнение, не проявляют ни капли внимания или осознанного уважения к другим, к чужому «я». Они не задумываются о нормах приличия, а уж тем более потеряли к ним пиетет. Благородство теперь не просто более редкое явление – оно претерпевает упадок.

Разумеется, вокруг видишь не только плохое. Наоборот, многочисленные проявления дружеских и семейных чувств, искренней человеческой доброты, любви и жертвенности, возможно, так же обычны в повседневной жизни России при диктатуре, как и повсюду на Божьей земле.

Можно встретить прекрасные образцы «пиетета» и других поступков, определяемых старыми нормами: например, коммунист из почтения к умершему известному ученому и педагогу бросает все силы на поддержку его семьи, хотя родственники ученого – ярые противники коммунизма и не состоят с благодетелем в дружеских связях.

Но подобные примеры не смягчают общего впечатления сильного упадка благородного стремления к прекрасным и честным поступкам, приведшего к тому, что граница между справедливостью и несправедливостью, святым и святотатственным часто неясна даже самому человеку. И чтобы объяснить это, недостаточно будет сослаться на ужасающую заповедь коммунизма, знакомую и нам: все дозволено, все средства оправданы и святы в вооруженной классовой борьбе, проповедуемой с истерией и легкомыслием и активно приманивающей к себе полных ненависти натур, жаждущих крови и зрелищ. Конечно, агитации в России без больших усилий удалось подрубить опоры – старые общественные нормы в других культурах сделаны из более твердой древесины, чем молодые российские побеги, многие из которых только недавно были высажены на государственную почву. Однако это не полностью объясняет наблюдаемую картину. Нужно посмотреть глубже и дальше в историю.

В русских полуобразованных кругах, образовавших костяк и авангард борцов за коммунизм, разрушительный демон большевистской моральной доктрины, очевидно, родился из нигилистического духовного направления. О его формировании среди интеллигенции мы помним из русской литературы; его идейная основа и лозунги указывают на более древний чистый позитивизм и «трезвый реализм», о которых я писал ранее в другом контексте. Достоевский гениально ухватил суть распространения и формирования этого направления семидесятых годов и предчувствие его опасностей в «Братьях Карамазовых», в обвинительной речи государственного прокурора Ипполита Кирилловича против Дмитрия Карамазова; однако веяния, идеи и лозунги нигилизма следует искать в литературе гораздо более ранней эпохи.

Так или иначе, нигилистические и материалистические рассуждения о морали, выступавшие в литературе как фигура речи, как отражение течения мысли, после войны развернулись с дикой агрессивностью под знаменами большевизма и укоренились в российской повседневности. Религия, патриотизм, родственные чувства, честь и справедливость – теперь это пустые слова, утраченные предрассудки, орудия тьмы, используемые коварными предателями-реакционерами в борьбе со здравым смыслом и истинным прогрессом. Человек, настоящий свободный человек, не связан никакими путами. Они – фикция, ничто, nihil. Путь человека диктуется исключительно его собственным разумом и волей. Прочие нормы – будь то богословские догмы, эстетические понятия или опыт предков – это просто формальности, пустословие, nihil.

Так коммунизм, западный социальный конструкт, оделся в готовое русское платье, сотканное на идеологической основе русского нигилизма, в атмосфере запустения и растерянности.

Но без руководства в виде социальных стандартов люди не смогут существовать и сосуществовать. Какие же стандарты ввел большевизм вместо утраченных норм? Как он определяет грань между добром и злом?

Эту сторону жизни образцового коммуниста не очень трудно проанализировать. Весь мир разделен для этих скудно эрудированных, малоодаренных, легко ведущихся на яркие лозунги рядовых партийцев на два лагеря – угнетателей и угнетенных. Неважно, по какому принципу – экономическому или национальному, – но все капиталистическое, буржуазное общество делится исключительно на эти две группы. Угнетенных нужно, согласно коммунистическому учению, любить и ради них жертвовать собой, угнетателей нужно ненавидеть, преследовать и всеми способами истреблять.

Но на любовь пока времени нет: великий альтруизм, глубокое сострадание к ближнему, из которых проистекает весь социализм, а следовательно, и русский коммунизм, должны до поры оставаться заоблачным идеалом. В данный момент от коммуниста требуется не любить, а ненавидеть и разжигать ненависть, где только можно, и в самой России необходимы ненависть и подавление. Подавление нужно применять везде, где только страх, недоверие, обостренное чутье потаенных уголков нечистой совести сигнализируют большевику об угрозе для религии Бога Маркса, евангелия его проповедников, власти коммунистических левитов, и для подготовки, такой необозримо долгой подготовки к воцарению блаженного бесклассового общества, освобожденного от угнетателей.

Можно было бы предположить, что истребление и травля капиталистов и собственников, победы над всевозможными внешними и внутренними врагами, о которых громогласно кричат высокопарные лозунги, должны были дать русским коммунистам наконец почувствовать себя победителями, уверовать в свое дело, в убедительную нравственную силу своего альтруистического евангелия и приподняться до уровня великодушия истинных триумфаторов. Насколько по этому пути продвинулось кремлевское руководство, я не знаю. Жизнь в крупнейших городах полна мрака и боли. Отталкиваясь от философии братской любви как теоретического истока и первоначальной цели, Россия при диктатуре пришла лишь к сатанинскому евангелию братской ненависти. Оно благословляет ужаснейшие деяния, лишь бы только они совершались под знаменами классовой борьбы. Параллель с материальной жизнью очевидна: русский коммунизм преуспел в отрицательном, в разрушении, тогда как на положительное созидание он не способен. Как в материальной сфере положительная деятельность, следуя не задушенным большевизмом жизненным инстинктам, возвращается к знакомым, пока доступным формам, то же самое естественным образом произойдет с созидательными инстинктами в нравственной сфере. Они будут искать поддержку в прошлом, устремившись к национальным корням и стабильной народной почве.