Чарлз Поулсен - Английские бунтари

В качестве основных причин такого ужесточения фермеры называли послевоенное падение цен на продукты питания, рост арендной платы за землю и… десятину, которую им приходилось исправно выплачивать церкви — 10 % годового дохода натурой или, что в последние годы было для церкви предпочтительней, деньгами.

Платить работникам заработную плату ниже прожиточного минимума фермерам позволял так называемый Спинхэмлэндский акт (закон о хлебе и детях), названный так по имени деревни в графстве Беркшир, где он впервые нашел практическое применение. В 1795 г. там собралась группа мировых судей, чтобы рассмотреть вопрос об установлении минимума заработной платы, которая отражала бы колебания цен на основной продукт питания бедняков — хлеб, дабы никто не голодал. Однако под давлением фермеров вместо этого была введена иная система, по которой нуждавшиеся работники могли получать еженедельные пособия по бедности от местного прихода — размер таких пособий зависел от количества детей в семье и цены на четырехфунтовую буханку хлеба. Тем самым сельский работодатель освобождался от обязанности обеспечивать прожиточный минимум своим работникам (их субсидировали за счет налогоплательщиков), а те опускались до уровня приходских попрошаек, даже когда работали в условиях полной занятости. Важным элементом новой системы стала поистине драконовская проверка на право получения этого пособия: любой, кто имел хоть какие-либо сбережения или «собственность», какой бы мизерной она не была, немедленно вычеркивался из списка.

Новая система быстро распространилась по аграрному югу страны, не менее быстро превратив английские деревни в обитель задавленных нищетой бедняков, кое-как перебивавшихся на хлебе, сыре, овсяной каше и овощах, которые им удавалось вырастить на своих крошечных огородах. Приходское пособие — ранее к нему прибегали только в случае болезни, потери работы или кормильца и т. п. — теперь превратилось в жизненно необходимый источник существования для широких масс сельскохозяйственных рабочих.

Одним из важных последствий Спинхэмлэндского акта был заметный деморализующий эффект, который он оказал на отношение работников и их семей к труду. Ведь, с одной стороны, как бы плохо они теперь ни работали, они все равно имели право на получение приходского пособия, а с другой — как бы много и старательно они ни гнули спину, у них не было никаких шансов на то, чтобы заработок (за исключением редких случаев везения или срочных работ) позволил им выйти из этой категории. Работа, казалось, вообще потеряла какой-либо смысл, и только традиционная для деревенского жителя потребность в чувстве самоуважения заставляла работников хотя бы создавать видимость активной трудовой деятельности. Все это, как видно из соответствующей статистики того периода, нашло объективное выражение в резком спаде производительности аграрного труда. И если раньше патриотически настроенные литераторы и журналисты не упускали возможности сравнить крепко сбитого, упитанного и независимого английского крестьянина с его изможденным и вечно голодным французским собратом по труду, то теперь положение в корне изменилось, ибо эти персонажи как бы поменялись местами.

Мы не располагаем достаточным количеством письменных источников о реакции на новую систему со стороны ее непосредственных жертв: сельскохозяйственные работники не имели ни своих представителей в парламенте, ни своих тред-юнионов. Будучи в основном неграмотными или полуграмотными людьми, они не писали книг, не вели дневников и не делали программных заявлений. Свои чувства, однако, они вполне недвусмысленно выражали делами.

Наиболее уязвимыми местами на каждой ферме были дорогостоящие и пожароопасные риги или крытые соломой амбары для хранения сена, зерна, гороха и т. п. Именно они-то и заполыхали (по причинам, оставшимся «неизвестными») летними ночами 1830 г. в севеноукском и орлингтонском округах графства Кент на фермах, хозяева которых «прославились» жестоким отношением к своим работникам и бедным соседям. За отдельными пожарами последовали массовые поджоги, порча сельскохозяйственных машин и вспышки насилия, быстро перекинувшиеся на многие из соседних графств; впоследствии они получили название «последнего бунта сельскохозяйственных рабочих».

С особым нетерпением работники всегда ждали осени, когда им в течение нескольких недель приходилось ручными цепами молотить зерно. А радовались они потому, что работа была срочной, требовала большого труда и, соответственно, хорошо оплачивалась. Но вот появилась намного более производительная молотильная машина, приводимая в движение лошадиной силой, и практически свела на нет этот небольшой, но надежный источник дополнительного дохода для подавляющего большинства безземельных сельскохозяйственных рабочих. Поздно вечером 28 августа 1830 г. одна из таких машин на ферме Лоуэр-Хардрс (графство Кент) была разбита толпой жителей соседних деревень; на следующий день аналогичная участь постигла и другую — на ферме около деревни Хит. А вскоре риги с сеном и зерном заполыхали по всему графству. Сельский труженик — тот самый, которого традиционно было принято считать «тупым примитивом», — единственным доступным ему способом выражал активный протест против своего обнищания.

Не прошло и дня, как в Лоуэр-Хардрс явились 100 спешно приведенных к присяге констеблей и отряд вооруженных солдат под командованием двух мировых судей, но, как ни странно, арестов они не производили и обвинения никому не предъявляли. Возможно, это объясняется тем, что на состоявшейся ранее встрече местных фермеров было принято решение не пользоваться молотильными машинами. На двух вышеуказанных фермах хозяева это решение проигнорировали, чем и спровоцировали бурный протест местного населения. Так ли это было на самом деле или нет, осталось неизвестным, но вскоре участившиеся поджоги, акты устрашения и ломка сельскохозяйственных машин распространились по всему графству Кент.

3 января 1831 г. в газете «Таймс» приводились следующие слова одного кентского фермера о его работниках: «Я был бы только рад, если бы среди них разразилась чума. Тогда бы я по крайней мере смог пустить их на удобрение…» В ближайшую же ночь все его риги и амбары сгорели дотла. В принципе, говорилось в официальном отчете о происшествии, имена поджигателей были известны, однако из-за отсутствия доказательств привлечь их к ответственности не представилось возможным.

Постепенно становилось очевидным, что поджоги и ломка машин не являются делом рук отдельных доведенных до отчаяния субъектов. В том же «Таймсе» без обиняков высказывалось предположение о наличии в стране «организованной системы поджигателей, а также разрушителей машин». Вслед за участившимися арестами заполыхали риги и амбары, принадлежавшие мировым судьям.