Михаил Бойцов - Зодчие, конунги, понтифики в средневековой Европе

Существенно, однако, что за пределами снов Сверрира аспект волшебного в истории «Мухи Победы» не акцентируется явным образом, не выносится на первый план. Осторожность подобного рода вообще характерна для данного повествования. Чудеса, случающиеся со Сверриром наяву, как правило, не выходят за рамки рационально возможного, или, формулируя это несколько иначе, чудесными объявляются самые разные события из мирной и военной повседневности конунга. Образы, пришедшие из сказок и «лживых саг» (которые, как известно, Сверрир находил всего забавнее), переосмысливаются в исключительно прагматическом ключе, снабжаются метатекстовыми ремарками, позволяющими читателю находиться одновременно в пространстве волшебного и за его пределами. Так же обстоит дело и с атрибутами архаической магии — у аудитории, в сущности, всегда остается выбор, принять их на веру, отнестись к ним с улыбкой или совместить и то и другое. Главное, чтобы она убедилась в том, что Сверрир как легитимный и полноправный правитель держит это волшебное оружие в своих руках.

doi:10.17323/978-5-7598-2311-7_92-135

Триумфальное шествие арабов-мусульман по Ближнему Востоку в VII–IX столетиях стало катастрофой для христианской цивилизации как этого региона, так и Европы. Безраздельно господствовавшая на протяжении нескольких веков в средиземноморской ойкумене, она внезапно не только потерпела сокрушительное военное и политическое поражение, но и оказалась потрясена до самых своих оснований. Прервав непосредственную связь с греко-римским прошлым и лишившись таких важных культурных центров, как Карфаген, Александрия, Иерусалим, Антиохия, она начала вынужденно трансформироваться, приобретая новые, прежде неведомые черты. После же окончания арабской экспансии в середине IX в. и начала византийской и пиренейской Реконкисты христианский мир оказался перед лицом еще одной проблемы — своей новой культурной идентичности и путей ее формирования.

Арабские нашествия VII–IX вв. прервали в том числе и мощное развитие христианской архитектуры в восточнохристианском мире, включая Закавказье, где она, получив начальный импульс из восточных провинций Византии, в VI–VII столетиях развила свои особые формы и стили. В армянских землях (Васпуракан, Ширак, Сюник и др.) строительство практически полностью прервалось после знаменитого сожжения нахараров в 705 г. и возобновилось только после середины IX в. [277]Схожая ситуация сложилась и на территории древних Абасгии, Апсилии и Лазики: здесь не известно о церковном строительстве до начала 860-х годов (см. ниже). Несколько ранее, в 820-е годы, церковное строительство началось в Юго-Западной Грузии, что обусловлено особыми историческими обстоятельствами, однако до конца IX в. оно не было монументальным (см. ниже). Долгое время 759–777 гг. датировался крупный купольный храм в Самшвилде (при том, что исследователей удивляла его близость к построенному якобы на полтора века ранее собору в Цроми), однако недавно он был убедительно передатирован на последнюю треть VII в. [278], так что в Восточной Грузии от этого времени до 850-х годов нам известно только о возведении дополнительной церкви в Зедазени мцхетским католикосом Климентом (третья четверть VIII в.) [279].

Поэтому всем новым политическим объединениям, существовавшим на абхазских и картвельских землях в послеарабский период — а именно им и будет посвящена настоящая статья, — после ослабления халифата, с середины IX в. предстояло не просто найти мастеров для монументального строительства, но и выработать новый архитектурный язык, прежде всего в репрезентативных постройках. Этот процесс генезиса и эволюции новых локальных архитектур шел до создания Объединенного грузинского царства на рубеже Х — XI вв., поглотившего и трансформировавшего их в свой, особый стиль («стиль Баграта I»), хотя в Юго-Западной Грузии, после 1000 г. частично отошедшей к Византии, он продолжался до 1030-х годов, а в Кахетии, лишь кратковременно вошедшей в состав Грузинского царства в 1012–1014 гг., — до 1065 г., когда царь Ахсартан был вынужден принять ислам. В каждом из этих государств данный процесс шел по-разному, так что следует сначала рассмотреть все их по отдельности.

Особая этнополитическая ситуация в Юго-Западной Грузии, часто условно называемой Тао-Кларджетия, существенно повлияла на формирование здесь государств и культуры в послеарабское время. Накануне арабских завоеваний, согласно армянской «Географии» [280], в южной части этого региона (груз. Тао, арм. Тайк) преобладало армянское население, тогда как в северной ( груз. Кларджетия, арм. Кларджк) — картвельское [281]. В результате арабских нашествий и эпидемий Кларджетия и соседняя Шавшетия обезлюдели, так что в начале IX в. они были реколонизованы пришельцами из Картли под предводительством изгнанного оттуда арабами Ашота I Багратида [282], род которого вел происхождение от армянских Багратидов, но к тому моменту уже породнился с картлийскими эрисмтаварами [283]. В течение IX в. его потомкам удалось поставить под свой контроль также и Тао, местное население которой было частично ассимилировано, не в последнюю очередь благодаря присутствию там единоверных грузинам армян-халкидонитов. Другой особенностью Юго-Западной Грузии было наличие на ее территории нескольких багратидских княжеств, постоянно соперничавших между собой. Это также не могло не отразиться и на архитектуре, особенно монументальной, которая служила еще одним средством повышения авторитета того или иного правителя. При этом, несмотря на формальное подчинение ромейскому василевсу, выражавшееся в принятии различными Багратидами византийских титулов, они вели преимущественно независимую и зачастую даже антиимперскую политику, а оттого мало подвергались и влиянию византийской культуры.

Согласно письменным источникам, церковное строительство в Тао-Кларджетии возрождается в начале IX в. с появлением здесь Ашота I Багратида (см. выше), который восстановил церковь в Опизе (не сохранилась) и построил храм-усыпальницу свв. Петра и Павла в Артануджи [284]. Параллельно этому другой выходец из Картли — прп. Григорий Хандзтийский — и его ученики-монахи начинают строить здесь новые церкви, вначале деревянные (в Хандзте), а потом и каменные. Первый такой храм был построен в 820-е годы в самой Хандзте, а затем — в Шатберди, Мидзнадзори, кларджетском Цкаростави, Баретелте, Недзви, Квирикецминде и, вероятно, в Джмерки, Берте, Дабе и Долискане [285]. Однако это строительство ограничивалось монастырями, а сами постройки (судя по сохранившимся примерам в Баретелте, Дабе и Джмерки [286]) были довольно скромны и неслучайно оказались по большей части разобраны в первой половине X в. и заменены большими купольными церквями. Исключение, возможно, составляют возникшая, вероятно, под картлийским влиянием базилика типа cloisonné (с изолированными нефами) в монастыре в Недзви [287](на границе Самцхе и Картли), который основал Феодор — ученик св. Григория (ЖГХ 5, 30), а также «крестово-купольный зал» в кларджетском Цкаростави (илл. 1) [288], который можно отождествить с монастырским храмом будущего мцхетского католикоса Илариона (840–850 гг. [289]): действительно, план этого храма отличается архаичностью, а кладка и декорация — исключительной простотой и лапидарностью.