Михаил Бойцов - Зодчие, конунги, понтифики в средневековой Европе

В самой же Тао-Кларджетии закат местного зодчества предопределило присоединение к Византии большей части владений Давида Куропалата после его смерти в 1000 г. и создания здесь фемы Ивирия. Правда, строительная деятельность при византийцах в Тао не прекращается: сам император Василий II пожертвовал для Ошкского собора новую кровлю из глазурованной черепицы [332]. Еще некоторое время продолжают строиться и храмы в «тао-кларджетском» стиле, пусть и меньшие по масштабу, причем на землях как противников империи (зальный малый храм в Ишхани, 1006 г.; перекрытый двускатной кровлей тетраконх сложной формы в шавшетском Свети, после 1026 г. [333]), так и ее сторонников (греческая croix sémi-libre в таоском Экеки, 1006–1007 гг. [334]). Другие греческие croix sémi-libre строятся в то же время в шавшетском Тбети (перестроен из восьмилепесткового храма начала X в. и следующего храма с более короткими рукавами, см. выше), в кларджетском Ени-Рабате [335]и даже в находившемся далеко к югу от Тао (на армянских землях) Чанглы [336]; к этой группе относится, вероятно, и кларджетская Гюрджан Килисе [337]. Тем же временем датируется и латинская croix sémi-libre (копирующая Опизу) в кларджетском Мидзнадзори, судя по резьбе на бровке и двойной витой колонке, идентичной колонкам на барабане Ени-Рабата [338]. Последним аккордом тао-кларджетского зодчества становится новая перестройка Ишханского собора (до 1027–1032 гг.), но она была осуществлена местным епископом уже при поддержке общегрузинских царей Георгия I и Баграта II, воспринимавших себя как наследников таоских куропалатов. Для архитектуры этого периода характерно подражание зодчеству Давида Куропалата и даже желание превзойти его в причудливости форм и декорации: треугольные ниши на куполе Ени-Рабата, фантазийные капители Чанглы, сложные внутренние колоннады в куполах Чанглы (илл. 7) и Ишхани, полустолпы-полупилястры в Тбети. Здесь угасающая архитектура Тао-Кларджетии уже смыкается с новой архитектурой Объединенного грузинского царства, которую она сама во многом и породила.

Мы видим, что на формирование архитектурного языка тао-кларджетских княжеств большой отпечаток наложила этнополитическая специфика региона: с одной стороны, доарабское архитектурное наследие армян-халкидонитов и наличие высококачественных строителей и резчиков, а с другой — политическая раздробленность и соперничество князей, в том числе и в сфере монументальной репрезентации. Впрочем, армянский элемент выражался здесь не в прямой преемственности строительной традиции, прерванной арабскими нашествиями (см. выше), а в заимствовании форм из армяно-халкидонитских памятников VII в., находившихся на территории Тао. Однако именно подражание доарабским образцам во многом роднит тао-кларджетское зодчество с архитектурами соседних армяно-монофизитских государств (Анийского, Карсского, Васпураканского и Ташир-Лорийского царств). Напротив, прямых заимствований оттуда в Тао-Кларджетии мы почти не видим: это связано, скорее всего, с несколькими факторами: с чуждостью этим землям господствовавшего в армянских землях типа крупного «крестово-купольного зала»; с удаленностью определенных армянских школ от данного региона (случай Васпуракана); наконец, с тем, что даже их лучшие постройки конца IX — середины X в. (храмы в Ширакаване, Карсе, Санаине) не превосходили значительно уровень тао-кларджетской архитектуры. Более того, зодчество Тао-Кларджетии, особенно после середины X в., отличается особым новаторством и богатством декора, который, возможно, повлиял даже на анийскую архитектуру (ниши в апсиде Анийского собора). Именно эта школа Давида Куропалата и ляжет в основу архитектуры Объединенного грузинского царства после 1000 г., однако представленная преимущественно именно Ошкским собором.

Арабские нашествия значительно перекроили политическую карту Восточного Причерноморья. Во-первых, Абасгия понемногу поглощает Апсилию и превращается в новое территориальное единство — Абхазию: с середины VII в. известна Абасгийская архиепископия с центром в Севастополе, находящемся в исторической Апсилии, а в 730-е годы Апсилия упоминается в последний раз. Во-вторых, византийцы регулярно теряют контроль над Лазикой-Эгриси: в 697 г. от них отлагается местный патрикий Сергий, а затем, когда империя восстановила над ней контроль и передавала ее в управление то картлийским эрисмтаварам, то убежавшему из Армении Артавазду Мамиконяну, то, наконец, абхазским мтаварам, около 787 г. представитель последних — Леон — окончательно отложился от власти василевса и создал независимое Абхазское царство, которое успешно отбило две попытки византийской «реконкисты» около 840 г. [339]В результате были прерваны не только политические, но и культурные связи Восточного Причерноморья с Византией.

Именно поэтому в начале 860-х годов абхазский царь Димитрий, желавший возродить в своей державе монастыри, вынужден был заманивать к себе из Кларджетии учеников Григория Хандзтийского — возобновителя грузинского монашества. В конце концов, тот сам построил для царя монастырь в Убэ (совр. Убиси) с очень скромным зальным храмом, почти лишенным декора [340].

Такие простые архитектурные формы не годились, конечно, для репрезентативных храмов Абхазского царства и его собственной Церкви — будущего Абхазского католикосата. Однако до поры до времени им вполне хватало ранневизантийских построек на территории древних Абасгии, Апсилии и Лазского царства: так, например, сохранялись и использовались базилики в Цандрыпше и Сепиети, купольная церковь в Дранде и зальный храм в Анакопийской крепости [341].

Решающий поворот в политической и культурной жизни Абхазского царства произошел благодаря своего рода случайности: лишенный престола малолетний царь Баграт I бежал в Константинополь, откуда возвратился в середине 880-х годов с византийскими войсками и вернул себе власть [342]. С этого момента начинается долгий, вековой союз Абхазского царства с империей, а его цари получают византийский титул магистра. Возрождается на севере царства и старая Севастопольская архиепископия, подчиненная Константинопольскому патриарху, только центр ее теперь переносится из запустевшего после 738 г. Севастополя-Сухуми в Анакопию.

Очевидно, именно с этим фактом и связано возобновление активной строительной деятельности на севере Абхазского царства. Типология церковных зданий (купольные храмы типа сложного (с вимами) вписанного креста, на крестчатых столпах) и техника кладки (стены и своды из тесаного камня с кирпичными арками) не оставляют сомнений в том, что их строители пришли из Византии, а точнее, с ее восточнопонтийской окраины (скорее всего, из Трапезунта) [343]. Первые храмы: св. Симона Кананита в Анакопии (899 г.?), Успения в Лыхнах (илл. 8) и, вероятно, церковь в Веселом — это строгие постройки, лишенные рельефного декора на фасадах, но с фресками внутри [344]. Но уже в правление Георгия II (922–957) мы видим обилие каменной резьбы (причем не специфически закавказской) как на фасадах, так и в интерьере (храмы в Бзыбской и Анакопийской крепостях, № 3 в Алахадзы, «купольный зал» в Бамборе); в последнем случае ее сопровождает греческая надпись на темплоне с упоминанием византийских титулов абхазского царя. При нем же начинается восстановление древних святынь (базилик в Цандрыпше, Алахадзы, зальной церкви в Анакопийской крепости) и, вероятно, распространение церковного строительства на север, на присоединенные к Абхазскому царству земли древней Зихии (храмы в Веселом и Монастыре). Наконец, при его наследнике Леоне III эта «абхазская» школа достигает своего пика — в сложно декорированных храмах в Лоо и Мсыгхуа, но особенно — в «пятинефном» Моквском соборе (илл. 9), построенном для новооснованной епископии на территории древней Апсилии. Активное церковное строительство именно на территории Абхазского мтаварства (совр. Северная и Центральная Абхазия) может быть связано с тем, что оно было исконным доменом абхазских царей.