Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

45-летний Достоевский отдаёт явное предпочтение молодым девушкам [454]. Он внутренне ориентирован на большую разницу лет, хотя прекрасно сознаёт сопряжённые с этим опасности. Для него 1865–1866 гг. – время «предсвадебных ожиданий» или, если угодно, томлений . При этом брак мыслится им в том числе и как творческая необходимость.

В люблинском (двухмесячном!) сидении это состояние эротической напряжённости сублимируется мощной и, видимо, приносящей огромное наслаждение творческой работой (что можно было бы назвать «болдинским эффектом»). Однако стремление к «перемене судьбы» не оставляет Достоевского. Сама его встреча с Анной Григорьевной – в октябре 1866 г., ровно через месяц после отъезда из Люблина – воистину провиденциальна. Работа над «Преступлением и наказанием» вступает в завершающую фазу; одновременно пишется (диктуется!) «Игрок». Можно представить ту духовную эманацию, которая исходила в это время от автора. Этого не могла не почувствовать 20-летняя Анна Сниткина. Она полюбила Достоевского «вперёд», «заочно» – чисто по-женски угадав главное в нём.

Но, с другой стороны, и сама Анна Григорьевна – как бы продолжение люблинского лета. Она воплощает в себе дух той молодой интеллигентной компании, которая окружала Достоевского и, очевидно, споспешествовала его работе. Современники не зря отмечают исключительно весёлый нрав второй жены Достоевского: эта её черта не могла не производить умиротворяющего действия во время их не столь безоблачной брачной жизни.

Если Достоевский и женится «по закону контраста», то для него лично это конгениальный закон.

Через полтора месяца после свадьбы он с Анной Григорьевной едет в Москву. И вслед за ним, натурально, отправляется документ.

С.-Петербургского Обер-Полицеймейстера

Канцелярия

Отделение Секретное

Секретно

31-го Марта 1867 года. № 2077

Господину Московскому Обер-Полицеймейстеру Состоящий по Высочайшему Повелению под секретным надзором отставной Подпоручик Фёдор Достоевский, сужденный в 1849 г. по делу преступника Буташевича-Петрашевского, – выбыл 29 Марта в Москву.

Сообщая об этом Вашему Превосходительству, имею честь покорнейше просить сделать распоряжение о продолжении за Достоевским означенного секретного надзора, и о времени выезда его из Москвы меня уведомить.

Надо на сей раз отдать должное оперативности Петербурга: Москву извещают о «выбытии» Достоевского буквально на следующий день, и при этом даже правильно называют его нынешний чин. Далее всё идет как обычно.

К № 941

Секретно

5 апреля 1867. № 860

Господину Полиц<���еймейстеру> 1 Отд<���еления> С.-Петербургский Обер-Полицеймейстер отношением от 31 минувшего марта за № 2047 уведомляет меня, что проживавший в С.-Петербурге, состоящий под секретным надзором отставной Подпоручик Фёдор Достоевский, сужденный в 1849 г. по делу преступника Буташевича-Петрашевского – 29 Марта выбыл в Москву.

Давая об этом знать для зависящих распоряжений в дополнение к предложению моему от 22 Июля 1866 года за № 1393 к учреждению означеннаго надзора за Достоевским, в случае прибытия его на жительство во вверенное Вам отделение, предлагаю Вашему В<���ысокоблагоро>дию об учреждении надзора и о последствиях онаго мне донести [456].

К счастью, «последствия онаго» укрылись от бдительности властей. Иначе медовый месяц Достоевских (совпавший, кстати, с Великим постом) мог бы протекать и под секретным призором полиции, буде, конечно, последняя обнаружила новобрачных. Но 8 апреля они выезжают в Петербург. А ещё неделю спустя надолго покидают Россию.

…Секретный надзор над автором «Идиота» формально будет снят в 1875 г. [457]В том же списке освобождаемых от полицейской опеки лиц будет значиться еще одно имя: титулярный советник Александр Пушкин.

1 октября 1856 г. унтер-офицер расквартированного в городе Семипалатинске Сибирского линейного батальона № 7 Фёдор Достоевский был произведён в прапорщики. Высочайшим указом Правительствующему Сенату от 17 апреля 1857 г. ему было возвращено потомственное дворянство. Еще через два года, весной 1859, бывший политический преступник и арестант Омской крепости был по его просьбе «уволен… от службы с награждением следующим чином и обязался по отставке иметь жительство в г. Твери» [459].

Ровно десять лет прошло с той апрельской ночи, когда его, молодого, но уже вкусившего славы литератора, деятельного сотрудника петербургских журналов, подняли с постели и, описав его рукописи и книги, препроводили сначала в здание у Цепного моста, а затем в Петропавловскую крепость. За плечами осталось многое: долгие месяцы следствия по делу «о преступной пропаганде»; эшафот на Семёновском плацу, где он вместе с другими петрашевцами провёл несколько «невыразимо страшных» минут в ожидании смертной казни расстрелянием ; четыре года пребывания в Мёртвом доме; годы солдатчины и военной службы… Впереди была свобода – правда, относительная, ибо въезд в обе столицы был по-прежнему запрещён и секретный надзор оставался в силе, но всё же – свобода. Впереди была неизвестность…

Десять лет имя его не появлялось в печати. За это время успело вырасти новое поколение читателей. Там, в России (где всё происходящее отсюда, из Сибири, виделось смутно и запоздало), совершились огромные перемены.

Умер император Николай I. На престол вступил новый государь, с которым связывали горячие упования и надежды. Россия проиграла Крымскую войну. Шла глухая борьба вокруг проектов освобождения крестьян. В обществе, в журналистике, в литературе повеяло новым духом. Все общественные силы ободрились и пришли в движение.

Достоевскому было 37 лет – возраст гениев. Но там, где иные из них, например, Пушкин, завершили свое поприще, ему предстояло вступить на него вновь.

Надлежало вернуться в литературу.

Надлежало вернуться в литературу, которая за десятилетнее его отсутствие вовсе не стояла на месте. Умер Гоголь. Неизмеримо вырос авторитет литературных сверстников Достоевского – тех, с кем он когда-то начинал свой писательский путь: Некрасова, Тургенева, Салтыкова, Гончарова, Григоровича… На литературном небосклоне всё ярче разгоралась «сверхновая» – восходящая звезда Льва Толстого.

Никому из названных литераторов не приходилось начинать дважды – в том смысле, в каком это выпало Достоевскому. Никто из них никогда не преследовал цель: явиться из забвения и восстановить имя.

Ещё в 1855 г., почти сразу же после выхода с каторги, Достоевский задумал произведение, которое в письмах из Сибири он именует «комедией» и которое, по словам автора, постепенно перерастает в «комический роман». Этот большой, «величиною с Диккенсов», роман пишется, очевидно, на протяжении двух лет, и именно с ним связаны самые смелые авторские предположения. Достоевский намерен заявить о себе крупно и убедительно (во всяком случае, не менее впечатляюще, чем своим дебютом – «Бедными людьми», которые постоянно упоминаются в его сибирских письмах как некий эталон и точка отсчёта). Но к исходу 1857 г. работа неожиданно прекращается. «…[В]есь роман, со всеми материалами, сложен теперь в ящик» [460], – сообщает он в Петербург донельзя огорчённому такой новостью брату Михаилу Михайловичу, который с нетерпением ждёт обещанного шедевра.