Иван Беляев - Вацлав Гавел. Жизнь в истории [litres]

В Москве Гусак показал себя мастером дипломатических маневров. Заявляя о поддержке реформ, всячески показывая свою солидарность с Дубчеком и настаивая на выводе советских войск, он в то же время подчеркнуто дистанцировался от Высочанского съезда. (Перед этим он же постарался сделать так, чтобы большинство словацких делегатов в Высочаны не поехали, представив тем самым все произошедшее там как событие чешского, а не чехословацкого масштаба.) Наконец, именно Гусак настаивал на том, что компромисс с советской стороной неизбежен, а заключительный протокол должны подписать все члены делегации. На многих советских партнеров этот, по сути, новый для них человек произвел неплохое впечатление. Косыгин еще на московских переговорах высказал мысль о том, что он мог бы стать новым председателем правительства.

Вернувшись в Братиславу, Гусак провел триумфальный для себя съезд КПС, получив должность первого секретаря, протолкнув в ЦК своих сторонников и решительно ослабив позиции Биляка. Любопытно, что его речи на съезде звучали еще откровенно реформистски. Однако от месяца к месяцу риторика Пражской весны из речей Гусака выветривалась, а критика Дубчека и наиболее рьяных реформаторов звучала все громче.

В апреле 1969 года Гусак тайно встретился c маршалом Гречко в Братиславе и Брежневым в Мукачеве (тогда это был уже запад Украины, хотя до войны город принадлежал Чехословакии) и, видимо, получил добро на то, чтобы перенять бразды правления у Дубчека. Фактически начало правления Густава Гусака и считается у большинства историков началом так называемой нормализации, хотя на упомянутом нами пленуме за Гусака голосовали также и многие сторонники реформ, надеявшиеся, что он в состоянии сохранить завоевания 1968 года. Кстати, по мнению историка Антонина Бенчика, примерно такие же настроения весной были и у Гавела – якобы он считал Гусака меньшим злом, а Дубчека называл «лириком и мечтателем» 162 162 http://www.ceskenarodnilisty.cz/e-knihy/alexander-dubcek.pdf. .

В августе Гавел пишет Дубчеку открытое письмо. Смещенный с поста первого секретаря, тот все же занимал формально высокий пост председателя Федерального собрания. В начале письма Гавел напоминает, что однажды ему доводилось общаться с бывшим лидером КПЧ, хотя тот, скорее всего, этого не помнит и едва ли знает Гавела как литератора. Затем автор переходит к главной цели:

Не нужно быть слишком искушенным политическим наблюдателем (а я им точно не являюсь), чтобы понять, что одобрение советской интервенции и безоговорочное принятие советской версии чехословацких событий 1968 года партийными, а стало быть, и государственными органами является вопросом нескольких недель, если не нескольких дней, а текущая политическая пропаганда есть не что иное, как идеологическая подготовка этого шага, который окончательно превратит всю поставгустовскую чехословацкую политику в политическую, идеологическую и моральную капитуляцию. <���…>

Люди видят в вас честного, прямого и храброго человека. Вы для них – политик, верный справедливости. Им нравится ваш искренний взгляд и человеческая улыбка. Они верят, что вы не способны на предательство. Все это, разумеется, хорошо знают и те, кто сегодня под защитой советских пушек обновляет в нашей стране старые порядки и постепенно ликвидируют все, что Чехословакии принесла весна 1968 года. И потому сегодня одна из их главных целей не только принудить вас подчиниться их идеологии, но и добиться, чтобы именно вы сказали решающее слово в поддержку их политики. 163

Дубчек этого письма не получил и смог с ним ознакомиться только в 1990 году. 22 августа он вместе с президентом Свободой и премьер-министром Черником успел подписать закон о дополнительных полномочиях полиции в деле наведения общественного порядка. Осенью был исключен из президиума ЦК и снят с поста председателя федерального парламента. Недолгое время работал послом Чехословакии в Турции: немного странное назначение, главной целью которого было, как считают некоторые, дать Дубчеку возможность сбежать. Как говорилось в программном документе «Уроки кризисного развития в компартии Чехословакии после XIII съезда КПЧ», Дубчек «и в дальнейшем не помог партии в преодолении тяжелого положения, не оценил самокритично свои проступки, противоречившие интересам партии и ее интернациональным обязательствам» 164 164 Правда побеждает. С. 66. . В 1970 году Дубчек был из партии исключен и следующие пятнадцать лет своей жизни проработал механизатором в государственной лесохозяйственной компании.

После разгрома Пражской весны компартия занялась безжалостной очисткой своих рядов. В 1970 году была запущена процедура обмена партийных билетов. Получить новый можно было только после специального собеседования, которое не прошел каждый пятый член КПЧ. Леонид Брежнев, приехавший на XIV съезд в мае 1971 года, не лукавил, когда назвал его «съездом победы над врагами социализма в ЧССР, съездом торжества социализма» 165.

К годовщине вторжения была приурочена протестная петиция «10 пунктов», которую составил шахматист Людек Пахман (человек, проделавший извилистый путь от страстного коммуниста до истового католика) и отредактировал Вацулик. Авторы петиции требовали вывода советских войск, отмены цензуры, свободы общественных организаций.

«10 пунктов» кроме Пахмана, Вацулика и Гавела подписали бегун Эмиль Затопек, историк Ян Тесарж, депутат Чешского национального совета Рудольф Баттек (после бархатной революции он возглавит обновленную социал-демократическую партию и станет председателем одной из палат Федерального собрания). Уже через несколько дней после выхода петиции было заведено уголовное дело о подрывной деятельности против республики. Разбирательство длилось целый год; Пахман, Тесарж и Баттек провели это время в предварительном заключении. А вот процесса по этому делу не было вовсе: сначала суд вернул материалы прокуратуре, а потом отложил рассмотрение дела на неопределенный срок. Уведомление об этом подписано председателем районного суда Праги 10 Антонином Кашпаром – через десять лет именно он упечет за решетку большую группу диссидентов вместе с Вацлавом Гавелом, а в 80-х станет министром юстиции.

Джон Леннон в одном интервью сказал, что семидесятые годы – дерьмо. И действительно, если мы посмотрим назад – в мировом масштабе, – они кажутся нам по сравнению с пестрыми, богатыми и продуктивными шестидесятыми годами какими-то никчемными – без стиля, без атмосферы, без выразительных духовных и культурных движений, бесцветными, скучными и беспросветными. Для меня они символизировались, с одной стороны, личностью Брежнева и его застойным правлением, с другой стороны, двусмысленной фигурой президента Никсона с его странной вьетнамской войной, с ее странным окончанием и его абсурдной уотергейтской аферой. Еще более сумрачными были эти годы в Чехословакии. 166