Иван Беляев - Вацлав Гавел. Жизнь в истории [litres]

Первые наброски «Нескольких фраз» Гавел сделал с Кржижаном и Вондрой на следующий день после освобождения, встретившись с ними в ресторане. Затем они встречались регулярно, к группе авторов присоединился Станислав Девятый – электрик из Злина, один из последних спикеров «Хартии», после разделения Чехословакии первый директор Службы безопасности и информации (Bezpečnostní informační služba, BIS – ведомство государственной безопасности Чешской республики).

Гавел хотел сделать текст приемлемым для подписания людьми не из диссидентских кругов – как он сам говорил, от Карела Готта до кардинала Томашека. Чтобы достичь этой цели, авторы охотно давали его своим друзьям из пражских художественных кругов. Это привело к конфузу: некоторые люди начали ставить свои подписи раньше, чем была согласована окончательная редакция. Ситуацию нужно было срочно решать, и Гавел дал отмашку на публикацию. Вышедшая в свет петиция содержала следующие требования: освобождение политзаключенных, свобода собраний, отмена цензуры, соблюдение прав верующих, свободная дискуссия о прошлом страны: о 50-х годах, Пражской весне, советском вторжении и нормализации 277 277 Задорожнюк. .

Петицию, как и требование освободить Гавела полугодом ранее, подписали вполне «системные» деятели культуры. Уже в первые дни после публикации счет подписей шел на тысячи, к осени счетчик подобрался к 40 тысячам – отметка скромная для пятнадцатимиллионной страны, но в тоталитарном государстве, которое пока продолжало огрызаться, еще недавно совершенно недостижимая. «Что нужно хартистам, мы знаем. А чего хотят другие? Тоже развала, конфронтации, возвращения к капитализму? <���…> Нет, это не сработает. Терпение имеет свои границы. Есть поучительная поговорка: кто сеет ветер, тот пожнет бурю. Самое время, чтобы каждый, кто пробует играть с огнем, осознал эту истину», – писала «Руде право» 278.

17 августа представители польского сейма осудили вторжение 1968 года. Примерно в это же время от операции «Дунай» дистанцировался и ЦК Венгерской социалистической рабочей партии.

18 августа, в преддверии годовщины вторжения, «Руде право» сообщила, что «правительство решительно настроено остановить антиобщественные выступления, обеспечить порядок и спокойствие» 279 279 https://ct24.ceskatelevize.cz/domaci/1021382-21-srpen-1989-pripravy-na-vravu-ktera-neprisla. . Станислав Девятый, Саша Вондра и словацкий диссидент Ян Чарногурский были арестованы. Опасаясь приезда демократических активистов из Венгрии и Польши, власть усилила пограничный контроль, а в ночь на 20 августа начала фактическую блокаду дорог, ведущих к Праге.

В этой ситуации значительная часть диссидентов была уверена, что не стоит и дальше провоцировать власть. Еще в июле Зденек Урбанек писал Гавелу: «Может быть, я ничего не понимаю, но если понимаю хоть что-то, то они бы хотели развернуть здесь Тяньаньмэнь <���…> Мы не должны дать им повод. Не люблю тебя беспокоить, но сейчас этого можешь добиться только ты» 280. Гавел, видимо согласный с Урбанеком, заявил в интервью «Свободной Европе», что «время больших рисков и больших жертв еще не пришло» 281 281 https://ct24.ceskatelevize.cz/domaci/1021382-21-srpen-1989-pripravy-na-vravu-ktera-neprisla. . Это вызвало неудовольствие многих, например Баттека, Бенды, Тигрида и Мандлера. В конечном счете демонстрация оказалась гораздо скромнее, чем многие другие за последний год – что-то около полутора тысяч человек.

В конце августа Гавел решил совершить небольшую поездку по стране и навестить друзей, живущих в глубинке. 2 сентября он был на вечеринке после концерта андеграундной рок-группы Jasná páka. Вечеринка проходила неподалеку от города Гавличков Брод, на старой мельнице, принадлежащей основателю группы Михалу Амброжу. Там, гуляя по саду с художницей Вендулой Цисаржовской, гость неожиданно упал в заброшенный канальчик, заполненный сточными водами и гниющими сорняками. Потом Гавел рассказывал, что, не в силах выбраться, всерьез испугался за свою жизнь, и шутил, что уже представлял себе злорадные заголовки в официальной прессе. Но вскоре музыканты принесли лестницу, и человек, которому через несколько месяцев предстояло стать новым президентом Чехословакии, благополучно вылез наверх.

7 ноября правительство ГДР уходит в отставку. 9 ноября рушится Берлинская стена.

Гавела в середине октября ждали на Франкфуртской книжной ярмарке – ему должны были вручать Премию мира немецких книготорговцев. Этой почетной награды до него удостаивались Герман Гессе, Торнтон Уайлдер, Карл Ясперс, Макс Фриш, Астрид Линдгрен, после – Амос Оз, Варгас Льоса, Сьюзен Зонтаг, Орхан Памук, Светлана Алексиевич, Маргарет Этвуд. Конечно, лауреат все еще не мог покинуть территорию Чехословакии, и его благодарственная речь снова звучала из чужих уст – на этот раз ее прочел известный австрийский актер Максимилиан Шелл. Лекция Гавела получила название «Слово о слове»:

Да, сила слова не так ясна и прозрачна. Это не только освободительная сила слова Валенсы или предупреждающая сила слова Сахарова, это не только сила – очевидно, неправильно понятой – книжки Рушди.

Но вместе со словом Рушди есть и слово Хомейни. Вместе со словом, электризующим общество своей свободой и правдивостью, есть и слово, гипнотизирующее, обманчивое, фанатичное, безумное, мошенническое, опасное, смертоносное. Слово-стрела. <���…>

А каким было слово Ленина? Освобождающим или, наоборот, обманчивым, опасным, а потом и порабощающим? Интересующиеся историей коммунизма и по сей день страстно об этом спорят и, видимо, еще долго будут спорить. Я лично в этом слове заметил то, что оно было неизменно злобным.

А каким было слово Маркса? Пролило свет на скрытую схему общественных механизмом или же стало незаметным зародышем всех будущих страшных ГУЛАГов? Не знаю, но, скорее всего, и тем, и другим.

А слово Фрейда? Открыло тайный космос человеческой души или было лишь зародышем иллюзии, которой сегодня опьяняется половина Соединенных Штатов: что возможно избавиться от своих проблем и вин, переложив их бремя на интерпретацию хорошо оплачиваемого специалиста?

Но я бы пошел еще дальше и задал еще более провокационный вопрос: а каким было слово Христа? Было началом истории спасения и одним из мощнейших культурных импульсов в истории мира – или же это был духовный зародыш крестовых походов, инквизиции, истребления американских культур и, наконец, всей той противоречивой экспансии белой расы, которая принесла столько трагедий? 282 282 https://archive.vaclavhavel-library.org/File/Show/157102.

Гавел-философ снова приходит к одной из своих излюбленных тем – теме ответственности, которая на этот раз для Гавела-писателя воплощается в ответственности за слова.