Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

Весной в Вавилоне было еще жарче, чем в Афинах или Спарте летом. Духота тяжело опустилась на город знойным, влажным покрывалом. На поверхности воды в маленьких бухтах плавали зловонные зеленоватые водоросли. По утрам над рекой клубился серо-желтый туман, ядовитые испарения которого несли с собой лихорадку. Ни дуновения ветерка… Из залов царского дворца до утренней зари доносились нестройные голоса. Царь пировал с новыми персидскими друзьями. Он пил так же много, как и его отец Филипп, отталкивал кувшин с водой, подносимый виночерпием, чтобы разбавить ему вино. За его столом сидела Роксана, опять беременная. Она молила богиню Анахиту оставить этого ребенка в живых. Она специально приехала из Бактрии в Вавилон, чтобы родить ребенка именно здесь, так как полагала, что цари будут править миром отсюда. За тем же столом сидели Статира и Парисатис, которых Роксана пронзала ненавидящим взглядом, не в силах справиться со своей ревностью к соперницам. Но, думала она, пробьет и мой час…

Царь проспал двое. суток кряду, но сон, бывший прежде его другом даже перед битвами, не принес желанного облегчения. Возлежа за пиршественным столом, он мог подолгу молчать, уставившись на пустую скамью, где раньше было место Гефестиона. Радость жизни, сияние, энергия, раньше постоянно исходившие от него, казалось, иссякли, померкли. Но работоспособность оставалась прежней, ум был острым, как и в прежние времена, память — удивительной. Он мог, например, во время приема посла из Карфагена приводить длинные отрывки из «Илиады». Творение Гомера все еще лежало вместе с кинжалом у него под подушкой. Карфагеняне поспешили признать «владыку всех земель и морей», хотя этот титул не мог прийтись по вкусу им, хозяевам западного Средиземноморья. Но, будучи искушенными дипломатами, они сделали вид, будто ничего не заметили. Другие народы, населявшие побережье Средиземного моря, также поспешили установить добрые отношения с царем, в руках которого была их судьба.

Явились и иберийцы: на полуострове, который они населяли, серебро «росло, как трава». И посланцы Киренаики. (Сегодня это пустыня, а в те времена Киренаика была плодородной и богатой.) И ливийцы, и эфиопы. И фракийцы, геты, кельты, иллийцы с Балкан. Явились сицилийцы и обитатели Сардинии. Из Италии приплыли жители Бруттия, Лукании, Этрурии, потребовавшие в своей святой простоте свободы плавания по морям под пиратским флагом. Были послы из Рима — Рима, захватившего на своем долгом пути к мировому господству Латинскую равнину и Капую. Теперь он присматривался к городам греческой Кампании и рассчитывал на помощь македонянина в смертельной схватке с самнитами; как писал Плутарх, римляне не уставали благодарить своих богов за то, что век Александра был так недолог.

Постоянно нужно было то улаживать пограничные конфликты, то выступать третейским судьей в спорах, хвалить или ругать. Число людей, отправлявшихся к Александру за правдой, неудержимо росло, потому как народная молва утверждала, что он вершит справедливый суд. С зодчими нужно было обсуждать проекты новых храмовых построек в Делосе, Амфиполе, Додоне, Илионе, планы расширения набережной в Вавилоне и регулирования системы каналов в Месопотамии. Динократ, построивший Александрию Египетскую, приносил свитки папируса с эскизами сооружений поистине гигантских размеров.

Ему принадлежали проекты пятиярусной башни-усыпальницы Гефестиона и гробницы Филиппа, превосходившей по высоте пирамиды Хеопса; он замыслил создать и статую самого царя, причем столь чудовищных размеров, что превзойти ее уже не могло ничто в мире. Ее должны были высечь из скалы в предгорьях Аэта. На левой ладони должен был находиться город, на правой — жертвенная чаша, из которой в море низвергается река. Эти проекты дали повод многим специалистам в области медицины диагностировать у Александра устойчивую манию величия. Ни одной из идей родосского зодчего не суждено было осуществиться, более того, к их реализации даже не приступили.

Тем энергичнее взялся Александр за очередную реформу армии. Певкест призвал в своей сатрапии двадцать тысяч молодых персов и велел подготовить из них копьеносцев и лучников. Впервые из воинов-персов не были образованы отдельные отряды. Они вошли в македонские соединения: две первые и последняя шеренги фаланги состояли из македонян, вооруженных сариссами, а промежуточные — из персов, стрелявших из луков и метавших копья поверх голов. Реформа проводилась в духе партнерства и в соответствии с новой военной реальностью, требовавшей применения одновременно различных видов оружия. Персы и македоняне были теперь равны (если закрыть глаза на то, что последние получали более высокое жалование).

Весной 324 года до н. э. в вавилонской гавани причалили два корабля, а через две недели и третий. Их давно уже ждали с величайшим нетерпением. Как только гребцы выпустили из рук весла и матросы спустили паруса, возглавлявшие экспедиции мореплаватели приказали доложить о себе во дворце и явились с докладом. Андрофен добрался до острова Тил (нынешний Бахрейн). Он рассказывал чудеса об удивительных плантациях, мангровых зарослях, лесах, отмелях, усеянных раковинами, таящими в себе бесценный жемчуг. Сообщил он и о том, насколько идеален в тех местах берег моря для возведения новой Александрии. Мореход Гиерон достиг даже мыса Макета (Мусандам), но повернул назад, испугавшись бесконечных скалистых берегов Оманского залива, навевавших тоску и уныние. Он считал, что этот Аравийский полуостров должен быть даже больше Индии. Третий корабль выбрал обратный путь и вышел в районе сегодняшнего Суэца в открытое море, но из-за нехватки воды ему пришлось вернуться. Все трое исследователей считали, что могут теперь подтвердить предположение, казавшееся до того времени маловероятным: эта страна, точнее долина Хандрамаута, богата тем, что на вес золота — пряностями и ароматическими бальзамами. Причем в таком изобилии, что бедуины подбрасывают холодными ночами в костры коричный кустарник, жгут ладан и мирру.

Казалось, Александра снова охватил pothos — та самая невыразимая страсть. Открыть и завоевать Аравию, властители которой не прислали ему на поклон ни одного посланника, соединить таким образом Двуречье и Египет и возродить древний торговый путь — это предприятие занимало теперь все его помыслы. А что же еще должно было тогда стать следующим логическим шагом, как не путешествие под парусами вокруг Африки до Геркулесовых столбов? Интересно, что бы сделали карфагеняне, если бы его войско вдруг оказалось у стен их города?

Для аравийской кампании нужны были крепкие корабли, пригодные к плаванью в открытом море, и опытные мореплаватели. Суда начали строить на новых вавилонских верфях, где одновременно возник внутренний порт, который мог принять не одну флотилию. На Кипре было разобрано несколько пятидесятивесельных кораблей, которые доставили караванами верблюдов в Тапсак на верхнем Евфрате. А команды набрали в Финикии, славившейся лучшими в мире мореходами. Греку Миккалосу, нанимавшему их, не было нужды экономить. Когда он открыл в Сидоне пункты вербовки моряков, в его распоряжении было пятьсот талантов. Трудно было раздобыть древесину для строительства судов. Земли на Евфрате и Тигре, воистину благословенные, славились своим редким плодородием, но были бедны лесами. И в прекрасных парках Вавилона пали под жертвенным топором большие кипарисовые массивы.