Оскар Шервин - Шеридан

Наши часы показывают половину седьмого. Сейчас начнется спектакль.

Из-за кулис выходит актер и читает пролог, написанный Гарриком:

«Занавес поднимается. Леди Снируэл сидит перед туалетом; Снейк пьет шоколад.

Леди Снируэл . Так вы говорите, мистер Снейк, что все заметки сданы в печать?

Снейк. Сданы, сударыня, и так как я сам переписывал их измененным почерком, то никто не догадается об их источнике.

Леди Снируэл. А распространили вы известие о романе леди Бритл с капитаном Бостолом?

Снейк . Здесь все обстоит как нельзя лучше. Если не случится ничего непредвиденного, то, по-моему, через сутки эта новость достигнет ушей миссис Клэккит, и тогда, как вам известно, можно считать, что дело сделано.

Леди Снируэл. Да, конечно, у миссис Клэккит очень недурные способности и большая опытность.

Снейк . Совершенно верно, сударыня, и в свое время она действовала довольно удачно. По моим сведениям, она была причиной шести расстроенных свадеб и трех отказов сыновьям в наследстве; четырех насильственных похищений и стольких же тюремных заключений; девяти раздельных жительств и двух разводов. Я не раз обнаруживал, что на страницах «Города и провинции» она устраивала tÊte-a-tÊte’ы людям, которые, вероятно, за всю свою жизнь ни разу друг друга в глаза не видели.

Леди Снируэл . Она, несомненно, талантлива, но у нее тяжеловатые приемы.

Снейк . Вы совершенно правы. У нее бывает хорош общий замысел, она обладает даром слова и смелым воображением, но колорит ее слишком темен, а рисунок по большей части экстравагантен. Ей недостает той мягкости оттенков, той приятной улыбки, которые отличают злословие вашей милости» [35] «Школа злословия». — Шеридан Р.-Б. Драматические произведения, с. 267—270. .

И так далее и так далее с полным триумфом. Перед глазами зрителей злословие являет свои облики, начиная от безобидной бабочки и кончая жалящей осой. Тут и клеветники по призванию вроде миссис Кэндэр, которые губят репутации просто так, чтобы убить время, и негодяи, превратившие клевету в выгодную профессию. Отдельные недоброжелатели вносят нотки диссонанса в громкие крики одобрения.

Так, известный остроумец Джекилл вопрошает: «Когда же все эти люди на сцене кончат говорить? Пора бы начать спектакль!» Ученый-филолог Уортон выражает недовольство по поводу наличия эпизодических персонажей, не связанных с сюжетом. Но веселье в зале с каждой сценой неудержимо нарастает. Журналист Рейнолдс, проходивший около девяти часов мимо театра, услышал у себя над головой чудовищный грохот и в панике бросился бежать, думая, что это рушатся стены. Наутро он узнал, что упали не стены театра — упала ширма в четвертом действии, вызвав громоподобный смех и бурю аплодисментов.

Некоторое время спустя посмотреть «Школу злословия» пришел Камберленд со своими детьми. Отпрыскам Камберленда спектакль очень понравился, и они заливисто хохотали, а папаша непрестанно щипал их, громко приговаривая при этом: «Ну чему вы, детки, смеетесь? Перестаньте же смеяться, ангелы мои; здесь ведь не над чем смеяться. Да тихо вы, олухи!»

Узнав о завистливом поведении Камберленда, Шеридан сказал, что тот проявил черную неблагодарность, поскольку он, Шеридан, до конца прослушал трагедию Камберленда и смеялся до упаду от первого действия до последнего.

Старый ворчун Шеридан-отец тоже настроен критически: «Что бы ни говорили, я не нахожу в комедии Дика никаких достоинств. Ему достаточно было окунуть перо в свое собственное сердце, чтобы найти там готовые характеры Джозефа и Чарлза».

Итак, свергнутая с престола Талия была снова возведена на трон. Дик знает, что его зрители хотят развлечений, и он развлекает их поистине по-царски. Спектакль идет ежедневно при переполненном театре, и на какое-то время этот гвоздь сезона заставляет публику забыть даже об американской войне за независимость. В первом, уже начавшемся, сезоне «Школа злословия» успевает пройти двадцать раз, а во втором выдерживает шестьдесят пять представлений. Она продолжает регулярно идти три раза в неделю, потеснив новые спектакли. Пьеса приносит примерно 15 тысяч фунтов стерлингов дохода. С таким же успехом она идет и в провинции. В Бате она производит фурор; Шеридан специально приезжает туда, чтобы руководить репетициями. Вскоре она, перебравшись через Атлантику, делается любимой пьесой Джорджа Вашингтона. «Школа злословия» становится пьесой-образцом, эталоном для измерения достоинств других комедий.

В ночь после премьеры Шеридан появляется на улице вдребезги пьяным, и его едва не забирает ночной караул.

Конгрив в своих пьесах занимает позицию стороннего наблюдателя, который с видом знатока созерцает свои творения. Это интеллектуальный Петроний; его остроумие холодно как лед. Шеридан же никогда не держит своих персонажей на расстоянии; он смеется над ними и вместе с ними. Далее, тогда как Конгрив не знает погрешностей, Шеридан ошибается, но его просчеты лишь усиливают драматический эффект. По сравнению с маститым драматургом эпохи Реставрации Шеридан сердечен и дружелюбен, однако по сравнению с Голдсмитом он холоден.