Виталий Надыршин - Земля необетованная

Наташа слушала внимательно, не забывая бросать взгляды на сына. А тот уже построил несколько пирамидок и начинал строить к ним ограждение из веточек.

– И ты думаешь, Наташенька, власти нам – советским сотрудникам, сказали спасибо? Нквэдэшники, или как их там тогда называли, не сводили с нас глаз. Всё искали элементы шпионажа, а ещё подозревали американцев, что те в Россию завозят залежалый товар, который им девать некуда. Ужас, какой? А хоть и так? Вам-то, что? Ничегошеньки же в стране нет. Трутни они на теле народа, я вам так скажу.

Последняя фраза бабульки Наташу покоробила. Муж совсем не такой – какой же он трутень? Сутками на работе. И она возразила.

– Не согласна я с вами, Мария Николаевна. Нет – не согласна, вовсе. Многие, вот, как и мой муж, всё время на работе. Он у меня сотрудник НКВД, – всё же призналась она.

Старушка испуганно взглянула на молодую женщину и непроизвольно слегка отодвинулась от неё.

– Сколько врагов в стране, а ведь каждого подозреваемого нужно «вычислить», оформить документы на его арест, затем арестовать, потом провести обыск, отвезти в тюрьму. Огромная работа. Какие уж они трутни?

– И это не всё, – с иронией продолжила речь молодой женщины старушка. – А ещё ж приговор привести в исполнение – расстрелять, после чего – похоронить. Сплошные заботы и хлопоты…

В это время захныкал Мишка: устал сидеть на корточках. Он поднялся, ногой разбросал свои строения, и заканючил: – Мам, домой хосю. Кусать хосю…

Не заметив иронии, чтобы как-то успокоить несчастную старушку, Наташа участливо произнесла: – Ну, вот видите, вы и сами знаете. Но, что было, то было, Мария Николаевна. Не забудьте, всё-таки, сходить к новому начальнику. Авось разберутся с вашим сыном, отпустят, если не виновен.

Но в её голосе совсем не было уверенности. Старушка это почувствовала. Опять вздохнула и с трудом поднялась со скамейки. – Дай бы Бог! Может и вправду всё обойдётся.

Погладив ребёнка по головке, она медленно побрела вдоль набережной

Через несколько шагов она неожиданно обернулась.

– Ничего не обойдётся в этой стране, милая. Нет, и не надейтесь! Так и будем гадить друг другу! И при этом трещать на всех углах о любви народа к власти. А её нет, – страх один! Господи, как же мы себя не любим и не уважаем!

Старушка трижды перекрестилась. – Прощайте, милая. Соколику своему – супругу, посоветуйте больше дома находиться, польза обоюдная: и стране, и семье.

И что-то бормоча, медленно стала удаляться.

В заливаемое солнечными лучами открытое настежь окно допросного кабинета с металлической решёткой снаружи, со стороны двора донёсся шум: лязгающий звук захлопнувшейся двери автомобиля, приглушённый шум людских голосов и громкий окрик: – Прекратить разговоры!

Любопытство взяло вверх, Семён встал со стула, обошёл сидящую перед столом арестованную, и выглянул в окно. На внутреннем дворе городской тюрьмы стоял тюремный «воронок». Посередине небольшой, замощённой булыжником площадке, выстроилась очередная шеренга угрюмых арестованных. Почти все они держали в руках узелки с вещами, несколько человек – небольшие чемоданчики. Головы некоторых мужчин безвольно поникли, лица остальных были напряжены. Люди молчали. Конвой отсутствовал.

«А нужен ли?.. Ворота закрыты, охрана вооружённая, забор с «колючкой»…», – машинально подумал Семён.

В это время, стукнув в дверь, в кабинет вальяжно вошёл дежурный офицер. Его аккуратные усики, словно у охотничьей собаки напавшей на след зверя, топорщились, а глаза – бегающие, недобрые, сквозь узкую щелку ресниц, быстро обшаривали кабинет нового сотрудника.

– Товарищ следователь, – заметив стоявшего у окна Гершеля, произнёс дежурный, – приказано за вами зачислить вновь прибывшую группу.

Семён чертыхнулся, вернулся за стол, и, не обращая внимания на арестованную, картинно вспылил, даже папку поднял с каким-то «делом» и с шумом шлёпнул её об стол.

– Что, других нет?.. Я что, один в управлении следователь?..

Усмехаясь, дежурный развёл в сторону руки. – Не могу знать, товарищ следователь, но другие загружены под завязку. Привыкайте… Вот, распишитесь, что приняли в производство. Семь греков, два татарина, один русский. Итого – десять. Все – колхозники, и все – греческие шпионы.

– Откуда они?

– Из Бахчисарая.

– Ладно, – расписываясь в документах, – устало произнёс Семён, – веди их в камеру.

– Не положено, товарищ следователь, пока предварительно не допросите их. Пусть ждут на улице.

– Хотя бы в тень увидите…

– И это не положено, – торопливо собрав документы со стола, заторопился дежурный.

Дверь за ним хлопнула громко. Арестованная вздрогнула. Гершель поморщился.

– Ну, что Пашкова, – Семён заглянул в «дело»: – Ефросинья Яковлевна, 1896 года рождения, русская из крестьян, проживающая в Феодосии, образование низшее… Что делать-то мне с вами, а? Медсестра – профессия серьёзная, можете и лечить, а можете и уморить честного советского труженика. Вы обвиняетесь в сотрудничестве с японск… – Семён удивлённо посмотрел в рапорт феодосийского следователя, – японской разведкой. «Уже придумал бы что-то попроще. Где японцы, где эта дурочка…», – подумал он.

– А где она – эта самая Япония? И не медсестра я вовсе, а нянечка и уборщица, – утирая платочком, выкатившуюся слезу, жалобно проговорила женщина. – Нашли мне шпиёнку. Зинка, подлая, оговорила. Точно вам говорю, Зинка из второго отделения.

– Разберёмся, – буркнул Семён.

Опять открылась дверь. И тот же дежурный сообщил Гершелю, что новый начальник вызывает его к себе. – Поторопитесь, товарищ следователь. Лаврентий Трофимович злой, что голодная собака на привязи. И он опять хлопнул дверью.

Гершель нехотя встал, выглянул в коридор, махнул рукой, ожидавшему в коридоре конвоиру: – Забирай, в камеру её. Потом вызову.

О новом, недавно назначенном тридцатипятилетнем начальнике, закончившего обычную сельскую школу, но сделавшего отличную карьеру в органах, Семён кое что слышал. Знал, что тот прибыл из Житомира, зверствует на допросах, не брезгует избиением и унижением допрашиваемых, что груб с подчинёнными, но лично сам с начальником пока не сталкивался, а потому шёл с некоторой опаской к нему.

Кабинет наркома НКВД Крыма, капитана госбезопасности Якушева, не отличался помпезностью. Казённые стулья подле столов и вдоль стен, местами сильно потёртый от времени крашенный зелёной краской огромный сейф, привычная картина Сталина над головой хозяина кабинета и небольшой бюст легендарного Феликса Дзержинского, скромно примостившегося на краю, заваленного документами, рабочего стола…

Когда Гершель вошёл, Якушев что-то говорил недовольной интонацией, сидящим перед ним двум сотрудникам, одна из которых была женщина в форме младшего лейтенанта госбезопасности, второй – коллега, Михаил Германов, сосед по кабинету. Семёну начальник резко махнул рукой, указывая на стул в конце стола. На груди начальника Семён разглядел орден Красной звезды, а указательный палец левой руки был испачкан чернилами.