Эдмон Фараль - Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого

Через четыре года, в воскресенье после Богоявления, он брал новый глиняный горшок, наполнял его орехами и вафельными трубочками и в сопровождении сборщика кутюмы — хранителя традиции, всех мастеров и рабочих-хлебопеков направлялся к цеховому старшине, которому преподносил свой горшок со словами: «Старшина, я отработал и все выполнил за четыре года». Если старшина признавал это заявление достоверным, он возвращал горшок новому пирожнику, который выходил и разбивал его о наружную стену. После этого вся процессия входила в дом, и старшина, собрав с каждого по денье, предлагал им «очаг и вино», то есть трапезу с вином.

Отныне кандидат считался мастером своего ремесла и в свою очередь мог выполнять высшие функции «присяжного» или, другими словами, «хранителя ремесла», «избранного прюдома».

Строгая и мелочная регламентация ремесел, предписывающая каждому свои обязанности, в принципе должна была бы одновременно гарантировать права каждого и обеспечивать, на благо потребителей, честность в торговле, качество изделий и добросовестный труд ремесленников. Однако, судя по многочисленным свидетельствам, очень похоже, что здесь, как и во многом другом, мало было установить правила, чтобы помешать упадку нравов; особенно часто ставилась под сомнение порядочность торговцев.

Один бретонский епископ второй половины XII в. [96] Этьен де Фужер. счел нелишним напомнить купцам о некоторых элементарных обязанностях. Такой-то, — пишет он, — продает товары в кредит за двойную цену по сравнению с реальной стоимостью и таким образом, надувая покупателя, внушает ему, что делает ему услугу по доброте душевной, — это уже ростовщичество, а ростовщичество достойно осуждения, и пусть злой купец не удивляется, если обманут его самого, когда покупатель, не имея возможности вовремя расплатиться, попробует выйти из положения, отдав в качестве залога старое тряпье. Купцу не следует, — говорит также добрый епископ, — непрестанно клянясь и присягая, пытаться обмануть покупателя, подсовывая один товар вместо другого: пусть он не продает воду вместо вина, заячью шкурку вместо кроличьей, каменную куницу вместо соболя, ткань из оческов вместо шерстяной ткани! Пусть не обвешивает и не обмеривает! Пусть при покупке и продаже все мерит одной мерой! Пусть не растягивает свое сукно, чтобы дороже продать штуку!

Через полтора века один бакалейщик из Шампани, удалившийся от дел, на основании собственного опыта тоже сурово осуждал приемы некоторых купцов, его бывших собратьев [97] Le roman de Renart le contrefait, publiée par Gaston Raynaud et Henri Lemaître. 2 vol. Paris. 1914. . Вы, — пишет он, — подаете меняле флорин, который стоит двадцать су; он берет ваш флорин и с двадцати су, которые должен отдать вам, удерживает два денье; это ростовщичество. Ростовщичество также — ссужать под залог или под «одиннадцать», то есть давать одиннадцать монет, чтобы вскоре получить двенадцать; такое же ростовщичество — изображая сочувствие, одалживать деньги или продукты человеку в затруднительном положении, чтобы взамен заставить его работать бесплатно, получая от него тем самым гораздо больше, чем ссудили.

Суконщик станет расхваливать товар: «Посмотрите на эту креповую ткань: какая она нежная и гладкая! Ах, ее привезли не из Гента! Сеньор, снимите вашу перчатку и потрогайте ткань: она не грубая, не ворсистая! Через месяц вы принесете двадцать три су, если сейчас возьмете на двадцать, или двадцать семь, если возьмете на двадцать пять». То есть он торгует в кредит. Но шампанский бакалейщик упрекает и собратьев этого суконщика за то, что они никогда не показывают своих товаров, говоря: «Я купил это на центральном рынке, не видя товара; если хотите, делайте как я!» [98] Le tornoiement d'enfer. Éd. Langfors // Romania. 1915–1917. Стих 551 и далее.

Когда родители, выдающие дочь замуж, направляются к золотых и серебряных дел мастеру, чтобы купить разливательную ложку, кольца, наколки, им продадут изделия, на треть оловянные или свинцовые, выдав их за чистое серебро. Но если им потребуется перепродать это — ведь такие покупки быстро перепродают, — ювелир при виде выложенных перед ним вещей скажет: «Друзья, это не серебро: будь это серебром, я дал бы вдвое больше».

А что скажет бакалейщикам наш бывший бакалейщик? Что в ремесле их есть хорошие стороны и они приобретают или приготовляют немало продуктов, очень полезных для здоровья: это, к примеру, диакапарис, в состав которого входит кора каперса, делающая голос намного чище, или айвовое варенье на меду — столь эффективное укрепляющее средство, или конфитюр из белых роз, сваренных исключительно при солнечном свете в белом сахаре из Хайфы, или «розат», столь полезный после обеда для пищеварения. Тому, кто пользуется подобными средствами, нет нужды в лекарях с их клистирами и кровопусканиями. Но при этом бакалейщик должен быть честным и не обманывать покупателей. А ведь сколько среди них людей, только и думающих, как бы вас облапошить и обокрасть! Все растения, используемые в их снадобьях, собраны у них в саду, тем не менее они будут вас уверять, что те получены из-за моря, куплены задорого, такое-то привезли из Армении, такое-то из Романии, такое-то из Палестины; но пусть они сколько угодно утверждают, что в такую-то микстуру вложили силу драгоценных камней, жемчуга, сапфиров или изумрудов, холодных, бодрящих или горячих, и клянутся как одержимые, что двадцати ливров за это мало: попытайтесь в свою очередь сбыть с рук такую микстуру и посмотрите, что выручите за нее, — ни гроша!

Сборники проповедей XIII в. [99] Lecoy de La Marche , A. La chaire française au Moyen Age, spécialement au XIII e siècle. Paris. 1868. P. 376 ss. К его авторитету можно добавить проповеди Бертольда Регенсбургского (ум. 1272), труды которого были опубликованы в Вене в 1862 г.: Berthold von Regensburg . Vollstàndige Ausgabe seiner deutschen Predigten, mit Einleitung und Anmerkungen von Frz. Pfeifer. Wien. 1880 (1. Bd. – 1862). рассказывают немало интересного о всевозможных проделках купцов и отнюдь не обходят эту тему молчанием. Верить им следует лишь наполовину: строгость их авторов вызвана религиозными требованиями, и они часто осуждают то, что миряне воспринимали как должное. Например, они порицают торговлю игральными костями, потому что игра развращает; по той же причине они осуждают торговлю притираниями и роскошной одеждой, использование которых поощряет суетность и легкомыслие; они порицают и торговлю оружием, так как баллисты, арбалетные болты, стрелы, боевые ножи суть смертоносные орудия, а всякое убийство — преступление. С другой стороны, они хорошо знают, и говорят об этом, что есть немало добрых и честных купцов. Но они стараются вскрывать злоупотребления и в результате обнаруживают, что весь народ судит об этом одинаково. Они не намерены клеймить одних только ростовщиков, каковые подлежат особому осуждению, — они ополчаются на представителей всех ремесел: на менял и золотых и серебряных дел мастеров, населяющих Большой мост в Париже, которые сговариваются меж собой, чтобы портить монету и менять ее курс, ухитряются обрезать по краю самых тяжелых денье немного драгоценного металла и даже порой осмеливаются фабриковать фальшивые монеты; на молочников, разбавляющих молоко и окунающих сыры в жирный бульон, чтобы те выглядели маслянистыми; на мясников, продающих мясо мертворожденного теленка как мясо молочного теленка, либо на Иванов день выдающих козу за барана, либо «надувающих» мясо, чтобы оно разбухало; на продавцов рыбы, красящих жабры рыбы свиной кровью, чтобы рыба казалась свежей; на пекарей, отбивающих вкус заплесневелой муки, пересаливая пироги, или продающих вместо хлеба воздушные пузыри, экономя на дрожжах. Стоит ли после этого удивляться, что простые люди, занимаясь торговлей по случаю, подражают признанным мастерам? Что земледелец сыплет хорошее зерно в верхнюю часть мешка, поверх гнилой травы кладет на тачку хорошее сено, нагружая дрова — подсовывает корявые и узловатые поленья, которые никому не удастся сжечь?