Эдмон Фараль - Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого

Но если другие поэты, писавшие для дворов сеньоров, брали своих героинь из знатных кругов и описывали жен баронов или рыцарей, бюргер Пьер Жансьян вывел на сцену жен и дочерей бюргеров. Так что перед нами проходят представительницы всех крупных бюргерских семейств Парижа — Анкетенов, Арродов, Барбеттов, Бигов, Буселей, Бурдонов, Шосонов, Жан-сьянов, Марселей, Пиду, Сарразенов, и автор постарался в рамках вымысла дать достоверную картину собственной среды, мира богатых бюргеров, в чем можно удостовериться, сопоставив ее с описаниями в книгах и архивных документах. Вот почему эта картина так интересна и ее детали дают столько информации. Ведь она отображает не только черты самих героинь, давая их личные портреты — прекрасной супруги Жака из Ланьи, вдовы ювелира Алома, глаза которой воспламеняют сердца мужчин, или супруги Этьена Мориза, весьма опрятной в своем платье, настолько хорошо подогнанном, что когда она выходит из-за стола или уходит с мессы, ее плащ никогда даже не касается пола, — но показывает также, что многие из семейств, к которым принадлежат героини вымышленного турнира, принимали участие в управлении городом и, что особенно примечательно, по примеру знати имели гербы: один — герб с золотым орлом на лазури, окаймленный зеленью и разделенный серебряными чешуями, другой — беличий, усеянный золотыми чашами; третий — золотой, усеянный черными орлами; четвертый — беличий, разделенный ромбами из колокольчиков; или же золотой с двумя восстающими алыми львами; или золотой, усеянный лазоревыми орлами, многократно скошенный черв-ленью, обремененный тремя щитами с зеленым замком в каждом. Таким образом, бюргеры, которые двести лет назад или, возможно, того менее были всего лишь трудолюбивыми, но бедными ремесленниками, теперь образовали аристократию на манер старинной, а их жены, чьи достоинство, престиж и репутация в свете поднялись до уровня знатных дам, эти жены, чьей грации, мудрости и образованности воздавали хвалы, этот «цвет дам Грева, Большого моста или Шорной улицы», могли претендовать на восхищение и куртуазное обожание, словно были воспитаны в благородных традициях.

Уже по тому, как обхаживали купцов льстецы, можно догадаться, сколь новое и большое значение в Париже XIII века они приобрели.

Благо, какое приносит их неутомимая деятельность, воспел в любопытной маленькой поэме один жонглер по имени Фелиппо [87] Recueil général et complet des Fabliaux des XIII et XIV siècles. Publié par A. de Montaiglon, G. Raynaud. Paris. 1872–1890. T. II. P. 37. . Он перечисляет бесчисленные товары, которые они везут со всего света, подвергаясь всевозможным опасностям на суше и на море: ведь они бывают не только в провинциях, но добираются и до дальних стран, до Англии, Испании, Италии и много дальше — до сарацинского Востока. Они предлагают все, чего только можно пожелать для удобной и приятной жизни, и, обогащаясь сами, в свою очередь способствуют торговле и промыслам других. Завершив свои дела за пределами страны, они возвращаются и затевают строительство, привлекая для этого каменщиков, штукатуров, плотников и кровельщиков. Они разъезжают по Парижу, где делают покупки, особенно предпочитая улицы Труссеваш (Свяжи-Корову) и Ки-к'ан-пуаст (Кто-бы-то-ни-мог), где сосредоточена торговля галантереей и где они сбывают все свои предметы роскоши и диковинки. Именно там они находят серебро и золотую фольгу, ремни и шелковые поясные кошели-омоньеры, драгоценности, крепированные женские головные уборы — кувр-шефы, плетеные изделия, гимпы, гребни, ножи с узорными рукоятками, резные изделия из серебра и слоновой кости. Они не пренебрегают спасением души — совершают обязательные паломничества, но, возвращаясь, созывают жонглеров и менестрелей, чтобы повеселить себя их музыкой, песнями и сказками. Поэтому автор говорит даже о «сословии купцов», созданном Богом на земле так же, как его провидение учредило здесь рыцарское сословие.

Такое возвышение класса купцов не замедлило наделить некой гордостью тех, кто от этого выигрывал, а гордость побуждала их пересматривать систему общественных ценностей не без ущерба для родовой аристократии. Как ни процветали дворы сеньоров, как они по-прежнему ни культивировали свой идеал, мечтая о рыцарском совершенстве, покровительствуя поэтам, которые поддерживали их романтические иллюзии и воображение которых было способно на любые блистательные вымыслы и отличалось сентиментальной утонченностью — бюргеры уже судили об этих вкусах со своих позиций. Один анонимный трувер, несомненно творивший в расчете на простонародную среду, находит удовольствие в том, чтобы высмеять тип «благородного башелье», которого салонные романы изображали как воплощение героизма и образец земных добродетелей. Кто такой, задается он вопросом, «благородный башелье»? [88] Une branche d'armes // Jubinal, Achille. Jongleurs et trouvères ou Choix de saluts, épîtres, rêpereries et autres pièces légères des XIII et XIV siècles, publiés par… A. Jubinal d'après les manuscrits de la Bibliothèque du Roi. Paris, 1835. P. 73. и отвечает бурлескным определением. Это, — говорит он, — тот, кто был порожден мечом, кого баюкали на щите и вскормили львиным мясом; тот, кто имеет лик дракона и зубы вепря и чей кулак, обрушиваясь как палица, дробит в прах коней и всадников; тот, кто играючи участвует в турнирах, одним прыжком перемахивает Английское море или Альпы в поисках приключений; кто уничтожает противника небрежным пинком ноги, вынутой из стремени; кто, как на подушке, спит в своем шлеме; кто охотится лишь на медведей и львов; кто, как драже, грызет кончики сломанных мечей, приправляя их наконечниками копий, как горчицей. Вот, — говорит поэт, — герой, который воистину «хранит дух рыцарства» и который должен властвовать на всех землях.

У купца были определенные основания смеяться таким шуткам и с удовольствием их слушать, ведь он по опыту знал, как рискует собственной жизнью, знал о немалых опасностях, сопряженных с его ремеслом.

Мореплавание было опасным не в меньшей мере, чем прибыльным. Корабли, отправляясь в дальние плавания, могли подвергнуться ударам штормов и нападению пиратов. Но и на суше торговля часто была рискованным делом. Купец, — повествует один автор того времени [89] Морис де Сюлли . Проповедь на Вербное воскресенье ( Maurice de Sully , sermon pour les Rameaux). Национальная библиотека, Париж, ms. franc., 13314. , — разъезжает по городам, замкам, бургам и ярмаркам страны и покупает всевозможные товары. Закупив, он связывает их в тюки: в одном — рыжие беличьи шкурки, в другом — серые, здесь кошачьи, там кроличьи, в прочих — изанбрён, шарлах и разные бумазейные ткани. Но вот он упаковал свои кипы и привез их из далекой земли; и в тот самый момент, когда он подъезжает к своему городу и уже предвкушает барыш, с ним происходит несчастье, разрушающее все его упования: в ущелье или в глухом лесу на него из засады нападают разбойники и отбирают все богатства. И если где-то открывается большая ярмарка, то почти не приходится сомневаться: для того чтобы собрать в одном месте все то добро, что открывается взглядам покупателей и соблазняет их, пришлось приложить немало усилий.