Владислав Иноземцев - Бесконечная империя. Россия в поисках себя

Следующей является фобия, выражающаяся в ощущении присутствия внешних врагов, действиями которых объясняются все проблемы империи. Крайне важной особенностью этого жанра является то, что сложносоставные империи с кажущейся единой территорией активнее всего эксплуатировали этот вид фобий — в то время как империи с четко очерченной метрополией и масштабными заморскими владениями ее практически не знали. Причиной, вероятнее всего, является существенно различающееся отношение к колониям, инкорпорированным в единую политическую структуру, и тем, которые находятся на отдалении и управляются по иным правилам: в первом случае имперскому сознанию сложно смириться с возможностью возникновения антиимперских настроений на «своей» земле иначе, как под влиянием внешних сил. Кроме того, любая апелляция к малоконтролируемым властями факторам выступает одним из лучших методов как скрывания собственных ошибок, так и избежания ответственности за них. При этом мы хотим особо отметить, что распространение данного типа фобий обычно случается в период, когда власть и народ явно или подспудно осознают непрочность своего положения или неустойчивость политических институтов и экономической ситуации (в относительно «благополучные» периоды советской эпохи массовое упоминание «враждебного Запада» использовалось не столько для объяснения проблем, с которыми сталкивается страна, как мы видим это в наши дни, сколько для подчеркивания ее исторических достижений, реализованных вопреки давлению извне). Сегодня же все обстоит иначе.

Практически повсеместно отмечается, что происки врагов (или «партнеров», как продолжает называть их В. Путин) обусловливают значительную часть проблем современной России. Прежде всего об этом говорится при оценке экономического взаимодействия России с остальным миром, в котором находится место все большему числу санкций и иных ограничительных мер. Хотя сами санкции власти считают не слишком существенными, но с 2008 г. экономические затруднения объясняются преимущественно внешними факторами: глобальными кризисами, ценами на энергоносители и торговыми войнами, которые одни «партнеры» ведут с другими. В социальной сфере все большее число трудностей также осознанно связывается с западным миром — от «тлетворного влияния» современных ценностей на молодежь вплоть до распространения ВИЧ и наркомании до общего упадка нравственности в православной стране. В политической сфере коннотации оказываются еще более явными и прямыми: Западу неоднократно (хотя в большинстве случаев крайне неуклюже) ставилась в вину поддержка российской оппозиции и провоцирование протестных движений [949]вплоть до обвинений в стремлении осуществить «смену режима» и свергнуть действующие российские власти [950](комиссии по «иностранному вмешательству», созданные в обеих палатах российского парламента [951], являются зримым тому подтверждением). Подобная риторика производит значительный эффект, вызывая у населения ощущение жизни в осажденной крепости, требующее смириться с падением уровня жизни, ограничениями демократических свобод и демонтажом правового государства.

Между тем представление Запада как источника значительного числа проблем чревато попаданием в логическую и тактическую западню. Россия, судя по многим признакам, очень хочет вернуться в клуб «рукопожатных» держав — но при этом даже если предположить необъяснимое изменение позиции демократических стран (а некоторые признаки такового мы видели совсем недавно в дебатах о приглашении России вернуться в «Большую восьмерку» [952]) и вообразить начало новой «перезагрузки», возникает вопрос о том, каким образом власть объяснит населению, что конфронтация окончилась, а проблем в экономической, социальной и политической сферах меньше не стало. Без преувеличения можно сказать, что в последнее время связка тяжелой внутренней ситуации с враждебностью внешнего мира стала настолько жесткой, что мотивация налаживания с «партнерами» сотрудничества, по сути, отсутствует — настолько значительными могут оказаться «непредвиденные последствия» такого шага.

Поэтому мы полагаем, что внешний мир в лице Запада сегодня является уже не ситуативным, а перманентным противником — и оказывается отторгнут не на время, а, скорее, навсегда. Подобное состояние видится нам типичным для сталкивающихся с серьезными проблемами неразвивающихся империй — классическим примером является «уход в себя» Китая начиная с XVII века [953], исторические итоги которого всем хорошо известны. Попытка выдать собственные проблемы за результат внешнего вмешательства, таким образом, говорит прежде всего о том, что у политической элиты нет приемлемого для нее инструмента их разрешения, — а это очень плохой симптом для неустойчивой империи.

Следующая фобия связана с появлением в российском политическом и общественном дискурсе на центральных позициях понятий «суверенитета» и «безопасности». С одной стороны, суверенитет государства, обладающего самым большим в мире ядерным арсеналом, вообще не может рассматриваться как нечто неочевидное. Никто сегодня не проговаривается о планах агрессии против России; единственная угроза для ее территориальной целостности в 1990-е и начале 2000-х гг. имела внутреннюю природу. Суверенитет, понимаемый как монополия на насилие или на исключительные действия [954](т. е. на волюнтаристские решения, добавим мы от себя) в современной России существует в одной из самых явных форм: с каждым годом государство все менее утруждает себя, объясняя те или иные свои действия правовыми нормами. Захваты чужих территорий и экспроприация бизнесов у собственных граждан, профанизация электорального процесса; отправка за решетку (в том числе и несколько раз подряд [955]) за несовершенные преступления [956], чуть ли не открытое функционирование «фабрики наемных убийц», действующих в стране и за рубежом [957], — если все это для власти кажется нормальным, то о каких угрозах ее суверенитету сегодня можно говорить? С другой стороны, риторика «безопасности», которая на протяжении многих лет была главным слоганом Кремля, выглядит еще более оригинальной и странной. Мы не будем в очередной раз повторять, что основную угрозу для России сейчас представляют возможные ответные меры тех стран, которые обеспокоены ее безрассудным внешнеполитическим курсом; отметим два других обстоятельства. Во-первых, безопасность в современном мире практически недостижима: чем больше прогрессирует глобализация, тем с большими рисками сталкиваются все страны — и ведущие, и периферийные. «Продавать» безопасность привлекательно, но данного товара в наличии попросту не существует [958].