Владислав Иноземцев - Бесконечная империя. Россия в поисках себя

И тут в дело вступает самая неотразимая часть нынешнего российского мифотворчества — утверждения об «особости» и «уникальности» русской нации, которые являются безусловными основаниями для непреходящей гордости за страну. В последние годы эта мифологема материализовалась в концепцию особенного российского «консерватизма» [987]— концепцию исключительно противоречивую и поддерживаемую сегодня людьми крайне разнородных политических взглядов и этических позиций. В 2010-е гг. с благословения Кремля в оборот было введено понятие «традиционных духовно-нравственных ценностей», которые считаются сегодня важнейшим краеугольным камнем обеспечения национальной безопасности [988]. Блюстителем этих доктрин стала Русская православная церковь, занявшаяся как популяризацией данных ценностей и практик, так и приданием им нормативной силы. Россия, стремящаяся стать идеалом консерватизма, превратилась в одну из самых гомофобских стран Европы [989]; судебные решения стали выноситься на основе сомнительных актов церковных соборов [990]; был запущен процесс архаизации сознания населения и утверждения если не религиозности, то обрядности, предписываемой православной традицией. Подобная мифологема имеет исключительно важный смысл для нынешней власти. Во-первых, она помогает провести линию исторической преемственности, практически не привязанную к событийному ряду и потому вызывающую куда меньше сомнений в своей правдивости, но работающую как важная социальная «скрепа». Во-вторых, церковь становится «дополнительной опорой» власти после бюрократии и силовиков, выступая в то же время как мощный «громоотвод»: все чаще священники обращаются к народу, призывая предаваться духовному просветлению вместо решения чисто практических задач и проблем [991]. В-третьих, провозглашая особость «традиционных российских ценностей», политическая элита выводит страну за пределы, обозначаемые современной доктриной прав человека, — и, таким образом, получает новые аргументы в поддержку того, что «Россия — не Европа», и еще раз легитимизирует образ внешнего мира как вражеской среды.

В очередной раз можно сказать, что данная мифологема также сталкивается с жестокой реальностью, в которой Россия вовсе не предстает страной традиционных ценностей. Сегодня Россия является одним из лидеров среди европейских стран по внебрачным беременностям и рождению детей несовершеннолетними [992]; по доле детей, воспитывающихся в неполных семьях [993]; по числу насильственных действий против женщин в семье [994](которые недавно были декриминализированы в угоду тем же «традиционным ценностям» [995]); по распространенности алкоголизма и особенно наркомании [996]; проблема ВИЧ стала сегодня одним из вызовов для выживания нации, по мере того как эпидемия охватила более 1 % населения в 40 российских регионах [997]. Россия сегодня — вовсе не коллективистская и «соборная» нация, а общество, в котором процветает индивидуализм и во многом подорваны традиции взаимопомощи и сочувствия. Все это не противоречит имперской идеологии как таковой, но порождает серьезные сомнения в том, что страна может считаться светочем нравственности и строить на особых моральных ценностях свою идентичность в мире XXI века.

Мифы, разумеется, на то и мифы, чтобы люди не занимались их каждодневными опровержением или верификацией. Как и раньше, сегодня люди готовы верить самой большой и откровенной лжи, которую обрушивает на них официальная пропаганда, — и именно поэтому доверие российских граждан к предлагаемой им повестке дня и к представляемой властями системе аргументации остается очень высоким. Мифотворчество, которому предается нынешняя российская элита, выступает не менее важным элементом доминирования, чем выстраивание фобий; как в первые, так и во вторые верят сегодня не только обыватели, но и сами создатели данных конструктов. Однако, возвращаясь к основной теме, следует признать, что увлеченность мифами не помогает решить две исключительно важные задачи.

Первая из них состоит в укреплении имперской легитимности. Мы можем ошибаться, но в истории было не так много успешных империй, основанных на мифологемах. В большинстве случаев важнейшими элементами легитимации империй выступали культурные и технологические достижения метрополии, благодаря которым она обеспечивала победы над своими противниками/cоседями и устанавливала над ними долгосрочное доминирование, превращая в естественную периферию. Именно реальные элементы превосходства метрополий над колониями и удерживавшимися военной силой территориями выступали главным рычагом имперского строительства — и история России подтверждает это как нельзя лучше. Даже в тех случаях, когда для распространения империи применялись религиозные доктрины (как, например, при завоевании испанцами Америки), они играли вспомогательную роль и были бы бессильны, не стой за их носителями технологическое и военное превосходство. Чисто «мифологические» империи, мы полагаем, становились наиболее жестокими и недолговечными — классическим примером тому является нацистская Германия, подчинившая логику пространственной экспансии мифу расового превосходства. Поэтому мы повторим: увлеченность российской политической элиты мифотворчеством и пропагандой говорит о слабости, а не о силе нынешнего имперского проекта.

Вторая касается вопроса о целеполагании и о задавании ориентиров развития. Мифы, какими бы разнообразными они ни были, в их современном российском исполнении объединены одной специфической чертой: они либо выводятся из прошлого, либо героизируют его. В отличие от любых других имперских мифов, даже коммунистического или нацистского, они не рисуют будущего в категориях, отличных от встречавшихся в прошлом. Они не пропагандируют перемены и развитие, а призваны обосновать претензии существующего — причем сформировавшегося как «великая историческая случайность» [998]— порядка на состоятельность и успешность. Обращенность основных идеологических концептов в прошлое, поиск культурных, этических и религиозных «скреп» подчеркивает тяготение политических элит к воспроизведению старых форм управления и социальной организации, так как правящая верхушка (неважно — логически или инстинктивно) приходит к пониманию: любая из черт современной организации общества — федерализм полиэтничного государства, демократия состоявшегося социума, свободная конкуренция успешной экономики — кардинально противоречит всем традициям, существовавшим в России с самого ее возникновения как Московской империи.

Поэтому без излишнего преувеличения можно утверждать, что мифы нынешней России говорят о том, что страна не живет в постимперском периоде ментально, а фобии — что она не приняла его политически. Практически вся «работа мысли» нынешних россиян — как обывателей, так и идеологов и политиков — направлена прежде всего на восстановление ощущения имперскости страны, на недопущение того, чтобы люди начали воспринимать себя свободными гражданами, личные цели и задачи которых доминируют над «общественной целесообразностью», а оставались подданными, чьи разум и воля полностью подчинены интересам государства.