Эрнест Лависс - История Франции в раннее Средневековье

Каков был уровень нравственности при этом возбуждении душ? Фюстель-де-Куланж справедливо замечает, что от истории трудно требовать формальной оценки моральных качество народов. Чтобы проникнуть в жизнь галло-римлян, мы можем пользоваться литературой и надписями. Но эти документы не заслуживают полного доверия. Эпитафии умалчивают о недостатках, что же касается литературных текстов, то они дают очень разные показания, в зависимости от точки зрения писателя и его настроения. В конце концов, это общество, как и всякое другое, представляло смесь хорошего и худого. Оно отличалось трудолюбием, умственными интересами, жаждой веры; оно уважало семейные добродетели, супружескую любовь, сыновнюю почтительность, преданность рабов господам; но, несомненно, что оно само не всегда отличалось теми качествами, которые так чтило.

Вот некоторые посвящения, взятые из лионских и вьеннских надписей: «Богам-Манам и вечной памяти Марцеллины, дочери Солиции, душе чистейшей и редчайшей. Она умерла 24 лет, 5 месяцев, 4-х дней, не причинив мужу ни малейшего огорчения, радуясь тому, что первая заняла место в могиле. Мартин воздвиг эту могилу при своей жизни для своей дорогой супруги и для себя». — «Богам-Манам и вечной памяти Матии Веры. Она жила со мною 36 лет, 3 месяца и 10 дней, не причинив мне ни малейшего огорчения. Наша долгая любовь погибла, прерванная смертью. О, если бы было угодно богам, чтобы судьба уложила нас обоих одновременно в общей могиле!». Один ветеран германской армии женился на вольноотпущеннице. Она выражает ему благодарность в следующих словах: «Он кормил меня своим трудом, он относился ко мне с благосклонностью патрона, с нежностью отца». Отец и мать так оплакивают сына: «Прекрасное дитя, которое судьба показала его родителям, показала, но не дала, отняв его у них преждевременной смертью. Он жил 11 лет, 6 месяцев, 26 дней. Он уже блистал в литературных занятиях, был дорог всем своей детской прелестью, так же, как сыновней почтительностью; он обещал принести в этой короткой жизни славные плоды и оставил своим родителям бесконечную печаль». Иногда речь идет об alumni , детях, подобранных из милости, по положению — рабах или отпущенниках, потеря которых вызывает у их приемных родителей горькие жалобы… «Я воспитала его, как сына и обучила свободным знаниям… Ему не было дано насладиться ни собою, ни будущим, которое было ему приготовлено, а только могилой, которую несчастная женщина воздвигла для него и для себя». Молодых людей восхваляют за чистоту, за целомудрие: «Богам-Манам и вечной памяти Варения Лупа… юноши, исполненного целомудрием. Он жил 21 год, 7 месяцев и 15 дней. Надломленная судьбой, здесь покоится юность». — «Богам-Манам и вечной памяти Вирения Виталия, юноши удивительной ловкости в искусстве обрабатывать железо. Он прожил 19 лет, 10 месяцев и 10 дней… оставшись девственным и вызывая своей мудростью восхищение друзей и родных». — «Я благодарю богов — говорит Марк Аврелий — за то, что они сберегли нетронутым цвет моей юности, не сделали меня мужчиной до срока, и сохранили таким до могилы». Разве не трогательно встретить у простого ремесленника те же деликатные чувства? [246]

Авзоний вводит нас в мир высшей буржуазии. Он родился в ее среде и выводит ее типы в портретах своих родных, несколько приукрашенных, но могущих дать необходимый корректив обличениям Сальвиана. В той самой Аквитании, где суровый священник-фанатик видит только бездну разврата — бордоский поэт рисует нам почтенный, солидный общественный круг, живущий в довольстве и наслаждающийся цветом самой тонкой культуры. Его отец был знаменитый врач; это еще не значит — хороший, еще менее — ученый, ибо всеобщий упадок не пощадил искусства Галлиена; но его личность представляется в лучшем свете, чем его талант. Он жил мудрецом, скромный в своих желаниях, хотя раньше, нежели сын, достиг высоких должностей, — бережливый без скупости, благодетель бедняков, всеми любимый и уважаемый. Женские типы в этой галерее — самые привлекательные и самые разнообразные. Женщины занимают почетное место в доме. Мать поэта была воплощением женской добродетели, серьезная без суровости, она правила домом мягко и вместе энергично. Его невестка, милая, веселая, красивая, неудачно выданная за легкомысленного человека, должна была взять в свои руки ведение дел, и «ни одно облако на ее лице не обнаружило тени упрека». Две его тетки остались девушками: одна, чтобы копить деньги для себя, другая, чтобы «отдаться занятиям наподобие мужчины». Она посвятила себя медицине, по примеру брата, и создала себе полезное, независимое существование. Для племянника она была второй матерью, заботы и нежность которой он вспоминает с глубоким чувством.

Тревожные симптомы, грозящие жизни этого общества, надо искать не в его нравах, а в дряхлости и как бы растущей вялости его мысли и гражданского действия. Мы видели, каково оно в умственной жизни: никакой инициативы, никакого усилия, никакой способности к обновлению. Та же атония замечается в публичной жизни. Аристократия является администрацией, но не правительством.

Она исполняет свою задачу машинально, пассивно, всегда готовая подчиниться событиям, которыми не она руководит, и властителям, которых не она избрала. Она обладает богатством, просвещением, всем, что нужно для того, чтобы повелевать, но она не имеет к этому склонности. С этой точки зрения очень характерно ее пренебрежение к военной службе. Покидая армию в то время, когда армия была единственной живой силой, она дает мерило своих способностей и своего честолюбия.

Человеческая энергия обратилась к другой цели. Религиозные вопросы, становясь на первое место, отбрасывают в тень все, что прежде захватывало внимание людей. Здесь будет поле битвы, где столкнутся умы и воли. Какое значение перед этими интересами имеет наука и политика? Ту и другую забрасывают по одним и тем же мотивам. Этим умственным состоянием объясняется многое. Оно обусловливает слабость Рима в борьбе с варварами, а с другой стороны, обусловливает успех восточных религий и подготавливает победу той, которая затмит их все — религии христианской.

I Городские классы. Торговля. Дороги. Корпорации. — II. Земельная аристократия и сельский плебс. Крупная собственность и начало серважа.

Между галльским обществом, как оно рисуется в эпоху независимости, и тем, которое сменило его после завоевания, переход почти незаметен. Строй клана не vior удержаться под римским владычеством. Галльское общество перерождается, в нем создается тот же социальный строй, что и в остальной Империи. Оно по-прежнему глубоко аристократично, но иерархия отношений между людьми изменилась: как и повсюду, — здесь оказались рабы, вольноотпущенники, свободные плебеи и благородные разных степеней, положение которых регулироваюсь римским законом.