Эрнест Лависс - История Франции в раннее Средневековье

В области Рейна, в Трире, еще к концу IV века община удовлетворялась одной церковью, а между тем это был важный христианский центр Запада. Нигде не было найдено такого множества христианских эпитафий. Кельн имел епископа, но, кажется, в 355 году его община была еще очень немногочисленной. В ту же эпоху обнаруживается существование общины христиан в Тонгре с ее епископом. В Майнце в 368 году, когда в воскресенье на город напали аламанны, «большинство жителей было в церкви». В Лотарингии Тульская церковь существует в IV веке, но начало церквей Меца и Вердена покрыто мраком.

Если во многих городах епископат появляется во второй половине IV и в начале V века, то в деревнях обращение совершается очень медленно. Императорские эдикты, запрещающие прежние культы, самим своим обилием свидетельствуют о своем бессилии. В 395 году один галльский ритор, живший в Риме, читал на форуме Марса небольшую поэму об эпизоотии у быков. Выведенный в ней пастух рассказывает, что они излечились силой крестного знамения, «которое единственно чтится в больших городах» [274]. Автор обращается то к бережливости крестьян, доказывая им, что христианство — экономная религия, не требующая расходов на жертвоприношения, то к их самолюбию, приглашая их следовать примеру городов. Блаженный Иероним, знавший Галлию во второй половине IV века, считает ее находящейся под ярмом язычества. Церковь докончит завоевание деревни, только бросив туда целые батальоны монахов, внедрив монастыри в самую глубину густых лесов. Это будет делом следующих веков.

Масса фактов доказывает упорную устойчивость прежних культов. В Бриуде, недалеко от могилы и капеллы св. Юлиана, возвышался еще храм, на колоннах которого стояли статуи Марса и Меркурия, и в котором язычники справляли свои службы. Внезапная гроза заставила их обратиться и ниспровергнуть своих идолов. Культ Меркурия был тем более живуч, что он сливался с культом национального бога. Чтобы его вытеснить, старались на его место поставить христианских святых, легенда которых напоминала его легенду: св. Михаил или св. Георгий, поражающие дракона, стали на место Луга, поражающего змея с бараньей головой. За отсутствием храмов и идолов, почитание привязывалось к скалам, озерам, источникам. Церковь начинает ставить на них свои символы. На перекрестках дорог водружается крест. У священных источников, на священных деревьях вешается какое-нибудь благочестивое изображение. В глубине лесов ставятся скромные часовни, Церковь освящает долмены и менгиры. Но старые верования выживают; часто перекрещенные во святых, старые божества сохраняют свои черты, и деревенское почитание открывает их действительную сущность под заемной одеждой, окружая их теплой, интимной любовью, как старых родных, в которых воплощается связь семьи. Часто древние боги, поставленные вне закона, выгнанные из населенных мест, захватывают леса, песчаные пустыни и там создают свое царство, куда не может бесстрашно войти христианин. Церковь, именующая их демонами, признает тем самым их развенчанную божественность. Такими представляются божеские троицы, охраняющие всякую семью и всякую страну, известные под именем матерей ( matres , matronae , mairae ). Римляне отождествили их с парками, откуда имя Fata (Фата), а от него — Fatue (Фатю), которое давали нимфам и которое превратилось в средневековую Фею [275]. Сделавшись Bonnes Dames (Добрыми госпожами), Dames Blanches (Белыми дамами), обитательницами долменов, они сохранили свою роль защитниц. Легенда украсила их своей наивной поэзией.

Так к самому христианскому культу примешивались языческие верования. Собор, происходивший в 443 году в Арле — самой христианской области Франции, — объявил виновными в кощунстве епископов, снисходительных к тем, «которые зажигают факелы, почитают деревья, источники, утесы»… И долго еще будут соборы повторять эти запрещения…

Даже в городах, несмотря на успехи христианства, нравы не менялись. Империя, учреждения, общественный дух находились в разложении, но языческая литература сохранила свое влияние.

Среди членов галло-римской аристократии мы находим открытых язычников, как Рутилий Намациан, который в поэме, сложенной по возвращении в Галлии в 416 году, дает хлесткую сатиру на монахов. Когда Сальвиан, человек самой пламенной веры, женился в 430 г. — родители его жены были еще язычниками. Из самих христиан большинство воспринимало новую веру весьма поверхностно. Авзоний — христианин, это удалось угадать по некоторым его стихам, но его настоящие боги — боги Овидия и Горация; его мораль — чисто эпикурейская. Честный человек и добрый муж, он воспевает воображаемых любовниц в изящных, но не всегда приличных стихах, с соблюдением классических традиций.

Это «светское» христианство должно было вызвать резкую реакцию. Церковь поняла, как трудно отвоевывать сердце для Христа, раз ум формировала языческая литература. Блаженный Августин указал, как приспосабливать к христианству языческое знание. Сульпиций Север в своих хрониках стремился дать доступное и хорошо написанное изложение священных книг и историю Церкви. Другие, однако, стали на более непримиримую точку зрения и осудили, как грех, любовь к языческим поэтам и ораторам. Павлин Ноланский пишет послания другу своему Иовию, чтобы с корнем вырвать из его души интерес к литературе.

Тщетна была борьба с этой мощной традицией! Сидоний Аполлинарий (в V в.), славя епископа лионского Пациона за то, что он роздал хлеб беднякам, называет его вторым Триптолемом. В эпитафиях священников и епископов говорится о елисейских полях, о Тенаре. В описаниях ада заимствуются краски Гадеса и Тартара, и гребец Харон поступает на службу церкви.

В IV веке представителю галло-римской аристократии нужно было огромное усилие, чтобы стать ревностным христианином. Это вызывало протест в его среде. Павлин Ноланский принадлежал к аристократической семье: его отец был префектом претория в Галлии. Воспитанный Авзонием, он сам исполнял публичные должности, достиг звания консула, причем был уже христианином, но довольно холодным. Мало-помалу, однако, он начинает удаляться от мирской дел, сближается с епископами, становится учеником св. Амвросия и принимает крещение от Дельфина, епископа Бордо. Тогда он продает свое имущество, раздает деньги нищим и становится монахом. Посвященный в иереи в Барселоне, он поселился в Ноле, в Италии у гробницы св. Феликса, где впоследствии делается священником. Это было истинным торжеством для церкви: бл. Августин, св. Амвросий, св. Мартин радовались этому и приветствовали Павлина. Но его родные и друзья осыпали его упреками и насмешками. Его учитель Авзоний не мог утешиться и считал изменой поступок Павлина. Такую же борьбу вел Гонорат, впоследствии основавший Леринский монастырь: его желание креститься принято было как унижение семьи, но он настоял на своем, увлек своего брата Венанция, и оба покинули родину. В середине V века Сальвиан восклицает: «Минерва является предметом культа и почестей в гимназиях, Венера — в театрах, Нептун — в цирках, Марс — в амфитеатрах, Меркурий — на палестрах!». Трир, разоренный, сожженный варварами, требует игр цирка. В письме к Рустику, епископу нарбоннскому, в 459 году папа Лев I говорит о христианах, «участвующих в языческих зрелищах и пирах и совершающих приношения идолам».