Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

Когда спросил Изоме, почему здесь появился Болдырев и кто его поддерживает, то Изоме насторожился и очень официально заявил, что японские военные и государственные круги к этому приезду совершенно не причастны и им совершенно не интересуются.

Через несколько времени к Розанову явился Болдырев и довольно долго наедине с ним беседовал; о чем они говорили, Розанов мне не сказал; заметил только, что Б. пытался быть посредником и заступником за восставших егерей и советовал не применять силы, а действовать уговором, а когда Р. ему сообщил об уже отданных распоряжениях по беспощадному усмирению, то Б. очень важно выразил свое сожаление по поводу такого решения, добавив затем, что от каких-либо советов воздерживается (удивительная болтология!).

С приемом у Ойя представителей местного населения происходит заминка. Розанов под влиянием крайних правых – Меркуловых [1993]и К о– хочет устроить прием только для правых и центра, а то, что говорил по этому вопросу сам Ойя, требует представительства всех направлений (кроме большевиков).

Встретил Семена Скидельского, он настроен тоже очень пессимистически; разговорились по злободневному вопросу о заготовке продовольствия для населения; С. считает, что со сдачей подряда слишком поторопились и получивший его Коган, крупный игрок на хлебной бирже, заработает от 20 до 30 иен на пуд; по мнению С., следовало привлечь к этому делу Биржевой комитет, думаю, что это было бы действительно лучше и, кроме того, избавило бы Р. от разных сплетен.

26 января. К утру восстание егерского батальона было начисто ликвидировано. Двух орудийных выстрелов было достаточно, чтобы все сдались. Главные зачинщики (в том числе брат командира батальона) и бывшие в здании эсеровские руководители ночью куда-то исчезли. Пробили в двух местах стену, разбили большинство окон и ранили четырех егерей; батальон разоружен и отправлен на Русский остров.

После обеда выяснилось, что восстание должно было принять более широкие размеры, но пущенное кем-то сообщение, что японцы окружили Коммерческое училище и разоружают егерей, обескуражило остальных заговорщиков. Части 35 полка, стоявшие в районе ст. Океанской, собирались идти на Владивосток, но, получив вышеуказанное сообщение, ушли на север с пулеметами и обозом, взорвав мост на р. Лянчихе; последнее обстоятельство остановило уже решенный мой отъезд в Харбин; по сложившейся обстановке мне здесь делать нечего.

Опубликовано письмо Сыробоярского Жанену по поводу иркутского предательства, написано горячо и не стесняясь в выражениях. Конечно, адмиралу теперь уже не помочь, но заклеймить гнусное поведение старшего представителя союзного командования надо всеми путями и средствами.

Приезжал городской голова Еремеев [1994]; он очень встревожен всеми уже совершившимися проявлениями атаманской власти и говорит, что население волнуется и хочет определенно знать, на что ему рассчитывать; высказал почти то же самое, о чем теперь говорят со всех сторон (до Ойя включительно); надо восстановить государственность, законность и порядок и сделать все возможное для помощи населению в удовлетворении его основных и насущных потребностей (с этим я вполне согласился). Затем нужно, чтобы к обслуживанию государственной машины были привлечены все честные и деловые люди, без различия политических убеждений и с твердым для всех обязательством поступиться партийными жупелами и работать только на общее благо (с этим тоже нельзя не согласиться). Осуществление должно быть выполнено с привлечением широкой общественности и на основаниях широкого выборного начала (с этим я решительно не согласен).

Рассказал Еремееву про посещение Ойя и рекомендовал подготовиться к приему последним делегации от населения и постараться добиться делового единения всех консервативных лидеров, дабы говорить с Ойя общим и разумным языком, а не болтать разноголосицу.

Поздно вечером у Розанова был опять Изоме, сообщил, что междусоюзная комиссия очень недовольна тем, что Ойя допустил применение вооруженной силы при усмирении егерского батальона; по сему необходимо, чтобы от имени Р. было написано (якобы еще утром) письмо на имя Ойя с решительными уведомлением, что в егерском батальоне прошли недопустимые нарушения основ воинской дисциплины, усугубленные вооруженным сопротивлением начальникам, а потому и решено применить силу для восстановления воинского порядка. Конечно, это было сделано.

27 января. Простился с Розановым; прицепили вагон к утреннему харбинскому поезду, но после второго звонка ко мне ворвался капитан Гуковский с настоятельной просьбой Розанова отложить отъезд и немедленно прибыть в штаб округа, т. к. произошли события чрезвычайной важности. Пришлось все отставить. Оказалось, что еще вчера в Никольске началось общее восстание, в город ворвались партизаны, к которым присоединились войска гарнизона; движение поездов остановлено. Японцы, занимающие железную дорогу, остаются нейтральными, так как все движение идет под флагом передачи власти в руки земства.

Я предложил Розанову стянуть во Владивосток части раздольнинского гарнизона и особенно нужные нам Приморский драгунский полк и Артиллерийское училище. Р., поддержанный Изоме, решительно от этого отказался, признавая такую меру признаком слабости и отказа от борьбы. Признали необходимыми вывезти только из Раздольного все офицерские семьи и для этого послать туда два поездных состава под конвоем морских гардемарин. Когда это решение было сообщено начальнику Морского училища капитану I ранга Китицыну [1995], вызванному в штаб округа, то тот отказался исполнить такое приказание, заявив, что не может «рисковать вверенными ему молодыми жизнями», а на угрожающее замечание Р., что в таком случае он будет смещен и заменен другим лицом, встал и очень дерзко и вызывающе сказал: «Меня сменить и заменить нельзя. Не советую пробовать».

Собрались все старшие начальники, долго говорили, но все планы разбивались о недостаток надежных и достаточных сил. Во время дебатов я усиленно, но не особенно успешно пытался втолковать собравшимся, что если бы в нашем распоряжении было бы в десять раз более верных нам частей, то и тогда было бы необычайно трудно удержать за собой город без активной помощи союзников. В доказательство своего пессимизма я рекомендовал представить себе наше положение внутри большого города, в котором наши силы окажутся распыленными и связанными по рукам и ногам, как союзниками, так и невозможностью предотвратить пожары, брать приступом отдельные дома и планомерно действовать против всюду рассеянного, текучего и легко скрывающегося врага.

По моему мнению, надо было немедленно потребовать у союзного командования разоружения всех войсковых частей гарнизона (за исключением военно-учебных) и занятия японцами всей фортовой линии с прекращением всякого доступа в пределы крепостного района. При этих условиях и при сосредоточении в городе Инструкторской школы, гардемарин, Артиллерийского училища и полусомнительного для меня иррегулярного полка Патиашвили [1996], мы могли очистить город от всего опасного и подозрительного и сохранить власть и порядок. Иначе с нашим активом и в обстановке вооруженных беспорядков внутри города нам с ними не справиться; это было доказано еще в октябре 1905 года.