Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

Я вполне откровенно высказал Никонову свои несогласия с направлением всего семеновского режима, но добавил, что в обстановке, подобной настоящей, никто не имеет права отказываться от службы, и в силу этого я готов исполнять любые технические обязанности по профессии штабного офицера и помочь своим знанием крепостного района и старым опытом по усмирению беспорядков, но заранее отгораживаюсь самым решительным образом от всех политических и административных распоряжений коменданта крепости.

Спросил Никонова, что же предполагает делать Вериго, но тот отозвался незнанием и туманным замечанием, что имеются полные основания рассчитывать на энергичную помощь японцев (эта версия порождена, несомненно, Изоме, так как настроение штаба Ойя совсем иное).

Приказ об амнистии отменен (бесполезный жест бессильной власти). В городе появилась депутация красного земства. Розанову предъявлен ультиматум в двухдневный срок передать всю власть земству – собственно говоря, обращение не по адресу, т. к. сейчас вся военная и гражданская власть в крепостном районе принадлежит коменданту крепости, а Розанов находится здесь, так сказать, случайно, как второстепенный по положению начальник военного округа.

Получил конфиденциальную записку английского консула Ходсона [2003], старого владивостокского знакомого, а сейчас временного заместителя быстро улетучившегося отсюда генерала Нокса, с предупреждением, что в союзных кругах произошел резкий перелом в пользу передачи власти местному земству, как более реальной силе, поддерживаемой всем населением, и что с этим нам надо очень считаться. Ясно, что и союзники решили: mene, mene, tekel, upharsin! [2004]Какая же теперь борьба; нужно только найти какой-нибудь честный и почетный выход из нашего отчаянного положения.

С трудом поборол физическое переутомление и добрался до штаба округа, где была собрана первая офицерская рота; оказалось, что из всех офицеров, собравшихся на первую общую регистрацию в числе около 700 человек, на второй приказ явиться в роты отозвалось только меньше 200, а из остальных большинство куда-то смоталось, и по указанным адресам их не нашли. Таким образом, наш актив свелся к двум ротам (одна в штабе округа, другая в здании окружного суда около штаба крепости), всего 150–170 винтовок и 4 пулемета.

Морское училище сложило оружие; с утра началась погрузка морских семейств и разных запасов на вспомогательный крейсер [ «]Орел[»] и транспорт [ «]Якут[»]; моряки открыто заявили, что покидают Владивосток. Это усилило панику в городе; вызванный к Розанову Китицын категорически отказался остановить погрузку, а на вопрос С.Н., правда ли, что он решил бежать на [ «]Орле[»] вместе с гардемаринами, уклончиво ответил, что бежать не собирается, но считает себя обязанным подготовиться на всякий случай и избавить вверенные ему жизни от возможных в будущем событий.

Говорили, что Вериго грозился остановить погрузку, но у него не было никаких средств выполнить свою угрозу.

Днем по городу под прикрытием американского караула разъезжали две никольские делегации, посещали импровизированные митинги, были даже приняты Инагаки.

Вечером на уссурийском побережье вскочил новый революционный чирей в образе роты 35 полка и полевой батареи Амурского артиллерийского дивизиона, изгнавших от себя своих офицеров и объявивших о своем переходе на красную сторону. Они занимают высоту 55 с расположенной на ней 10 д[юймовой]береговой батареей и оттуда угрожают всему Гнилому углу [2005].

Японцы объявили, что вооруженных столкновений не допустят, но относительно какой-нибудь реальной нам помощи молчат. Спрашивается, что же будет, если красные войдут со всех сторон в никем не защищаемый город и объявят себя властью? Ясно, что объявление японцев их к этому приглашает, ибо обеспечивает им полную безопасность даже от того сопротивления, которое мы сможем им оказать.

Какая-то подлая союзная игра в беспристрастность и нейтралитет; куда честнее было бы заявить прямо Розанову и Вериго, что их песня спета и на их смену выпускается земская власть и что представителям омского правительства надо сложить оружие и покориться или эмигрировать. При теперешнем же положении продолжают с нами сноситься и в то же время гарантируют нашим врагам полную свободу прийти в пока еще наш дом, свернуть нам шеи и сесть на наше место. Гнуснейшая и подлейшая комедия, достойное продолжение иркутского предательства. Совершенно не понимаю Изоме, который носится между Вериго и Розановым, обоих ободряет и обоим обещает, заведомо зная, что решение союзников не в нашу пользу и что в час последнего расчета мы будем брошены, как никому уже не нужный хлам.

30–31 января [2006]. Записываю события двух последних дней [2007], сидя в маленькой конурке на верхнем этаже дома на Алеутской улице, занятого штабом японских войск. Рано утром 30 января попал на совещание Розанова и Вериго, которые оказались настроенными воинственно и строили разные планы встречи красного нападения – неожиданный результат подбадриваний Изоме [2008].

Я вновь доложил свои соображения по поводу абсолютной невозможности остановить вторжение красных, охвативших нас со всех сторон (ими заняты Океанская, леса к северу от фортов, высота 55 на Уссурийском побережье, Русский остров и, кроме того, обнаружено прибытие отдельных партий по льду Амурского залива и внедрение их в Куперовской пади [2009]и даже в Матросской слободке [2010]). Надо быть душевно больным, чтобы воображать о возможности сопротивления при наличии 150 офицеров и примерно стольких же всадников Патиашвили. Единственно, что можно сделать, это занять одну из береговых батарей (скажем, Токаревскую, как более удаленную от города и более удобную для обороны[)], сосредоточить туда запасы продовольствия, консервов и возможно больше патронов и защищаться там, подняв над батареей крепостной штандарт, пока будет можно, а затем взорвать и батарею, и себя; укрытий на батарее достаточно, пулеметов можно собрать штук 12, а для взрыва на батарее достаточно пороха.

Это будет отчаянное решение, но практически исполнимое, а для военных людей почетное; надо опасаться только, что если о нем объявить нашей кучке защитников, то от нее немного останется; я с[о] своей стороны обязуюсь его выполнить, ибо для меня, как для старого крепостника, такой исход даже улыбается; после всего уже потерянного жизнь стоит немного, а возможность уйти из нее по-воински и оставить о себе память в истории белой борьбы должна быть радостно встречена нами, старыми офицерами.

Мои собеседники изумленно выслушали мое предложение, приняли его, по-видимому, за шутку или буффонаду и ничего не сказали. Тогда я предложил Розанову еще раз поехать к Ойя и в самой решительной форме потребовать от него ответов на следующие вопросы: 1) признает ли союзное главнокомандование существующую государственную власть, возглавленную ныне атаманом Семеновым и являющуюся продолжением власти правительства адмирала Колчака; 2) можем ли мы рассчитывать на оказание нам помощи от партизан или большевиков и 3) признается ли возможным такое положение, чтобы ныне существующая власть могла оспариваться всякими революционными комбинациями и могла быть отнята путем насилия и в пределах полной компетенции союзного главнокомандования, обязавшегося поддерживать эту власть и до сих пор этого обязательства с себя не сложившего.